[Анончик]

Название: Мир, который мне снится
Автор: Анончик
Пейринг или персонажи: TYL!Ямамото/Гокудера
Жанр: ангст, дарк
Предупреждения: недоАУ, десфик, насилие. Ах да, этамойпервыйфичок был когда-то.
Рейтинг: эрочка?

Читать дальше

Часть 1

Снова этот сон. Гокудера просыпается на кровати в маленькой белой пустой комнате. Кроме кровати здесь раковина в углу и окно, заклеенное белой непрозрачной пленкой. Он пытается встать, но тело плохо слушается его и он, как обычно в этих снах, падает с кровати на пол. Ударяется больно, но не просыпается, слышит за белой дверью шаги и голоса:
— Слышал?
— Рано проснулся. И к этой привык, чертов недоносок.
Дверь распахивается и в комнату входят двое людей в белых халатах. Один из них поднимает Гокудеру и кладет обратно в кровать, придерживая, пока второй набирает что-то в шприц.
— Что вы делаете? Отпустите немедленно!
Человек, держащий его, тихо смеется и выкручивает ему руку, пока второй развязывает на ней бинты, скрывающие катетер.
— Не трогайте, отпустите, оставьте меня в покое, хватит, хватит... Нет!
Врач замирает со шприцом в руках и спрашивает:
— Может, трахнем его?
— Нет, работы навалом. Попозже. Коли.
Перед глазами плывет, все тело тяжелеет, но Гокудера уже не сопротивляется. Мир становится мутным и неясным, а значит, сейчас он проснется. Все кончилось в этот раз очень быстро. Все уже закончилось, сейчас он проснется.

Он никому не расказывает про эти сны. Еще подумают, что он сумасшедший. Десятый будет волноваться, а Ямамото вообще будет смеяться над ним. Надо же так – видеть такое постоянно: и ночью, и даже днем, засыпая на уроках или в транспорте. И нет этим глупым снам ни конца ни края. Раздражают, пугают, заставляют думать – а что если это не просто сны?
А думать об этом не надо. Думать надо о том, что здесь и сейчас.
Здесь утро. Солнечное и ясное. Дует легкий теплый ветер и настроение постепенно поднимается. Гокудера даже останавливается на дороге и вдыхает запах желтеющих листьев.
— Йо!
Хаято морщится:
— Ты чего здесь околачиваешься?
— Э, я вообще здесь каждый день в школу хожу. А ты что встал?
— Не твое дело! Я иду встречать Десятого!
— Я с тобой! – Ямамото радостно улыбается и идет рядом, хотя Гокудера пытается как можно больше ускорить шаг.
— И без тебя дойду!
Тсуна, выходя из дома, тоже улыбается. Гокудера радуется тому, что у Десятого хорошее настроение, и все тревоги окончательно исчезают.
Они идут как обычно знакомой дорогой, рядом невозмутимо шагает репетитор:
— После уроков тебя ждет тренировка, никчемный Тсуна, не смей забыть.
— Но Реборн!
— Мы тоже должны пойти! – воодушевленно говорит Гокудера.
Все уже хорошо.

Учитель что-то рассказывает, но все мысли Хаято заняты предстоящим вечером. Он подпирает голову рукой и смотрит на доску невидящими глазами. Гокудере интересно, что там снова придумает аркобалено? Может, им надо будет уничтожить какую-нибудь вражескую семью, угрожающую Вонголе? Хаято нащупывает под одеждой как всегда взятый с собой в привентивных целях динамит и улыбается. Давно ничего интересного не происходило, он уже успел соскучиться по настоящим сражениям, хотя и тренировался каждый день. А вот Десятый, замечает Гокудера, похоже не очень доволен, он бы с радостью после уроков пошел домой, Гокудера бы обязательно увязался с ним, а потом все равно все вместе бы сидели у Тсуны дома, ели бы что-нибудь вкусное (пожалуйста, пусть там не будет Бьянки!) и разговаривали бы о всяких глупостях.
Гокудера и на это согласен – это тоже очень хорошо.
Он совершенно не выспался ночью и теперь его начинает клонить в сон. Засыпать страшно, и Гокудера начинает панически искать хоть что-нибудь, за что можно уцепиться сознанию – смотрит на учителя, на Десятого, пытается что-то писать в тетради, рисовать что-нибудь на полях. Бесполезно. Глаза сами собой закрываются и вот он уже почти видит перед собой белую комнату. Почти так же ясно, если бы и правда находился в ней.

— Доброе утро. – слышит Гокудера тихий насмешливый голос над ухом.
Он снова в белой комнате, но теперь не один. Кто-то прижимает его к себе, крепко сжав его руки, еще два силуэта он различает сквозь мутную дымку перед глазами, еще не привыкшими к яркому свету.
«Трое» — думает он и дергается, пытаясь вырваться .
На эти попытки никто не обращает внимания. У Гокудеры слишком мало сил, чтобы действительно сопротивляться. Чем дольше снятся ему эти сны, тем слабее себя в них он ощущает. Сначала он убегал, вскрывал замки. Сначала ему связывали руки. Теперь его держат, не сильно напрягаясь.
Кто-то из мужчин задирает ему больничную рубашку – единственное, что надето на Гокудере. Хаято вздрагивает, пытается отпихнуть насильника ногой, пнуть, но тот только раздраженно выдыхает. Совершенно бесполезно. Но Гокудера продолжает вырываться. И пусть он точно знает, что это всего-навсего сон, ему все равно неприятно, омерзительно все это. Ему даже во сне не хочется ни секунды этого кошмара. И он ничего не может с этим сделать.
Сопротивление на сегодня окончено. Гокудера больше не может даже пошевелиться, только отворачивается и закусывает нижнюю губу, чтобы не издать ни звука. Это тоже закончится. Рано или поздно, как всегда. Какой это уже раз? Ему уже не больно, только тошнит, словно он отравился. А мождет и правда – он давно уже отравлен этой гадостью, которой его колят, этими уродами, которые его не отпускают, омерзительно часто дышат над ухом, и их спермой, стекающей по его коже на кровать, чтобы впитаться в простынь, которую никто не удосужится поменять, и она будет липнуть к его коже целых пять минут – пока этот сон снова не закончится.
— Танака, Огава, вас выз... – распахнувший дверь еще один человек в белом халате замер, не договорив.
Гокудера чисто инстинктивно среагировал на неожиданный новый раздражитель и, воспользовавшись замешательством державших его мужчин, вырвался и попытался броситься к вошедшему:
— Ямамото! Придурок чертов, это же ты?! Что ты здесь делаешь?! Где Десятый?!
— Так что надо? –спрашивает один из насильников, недовольный вмешательством постороннего.
Гокудеру снова хватают и затаскивают обратно на кровать, вкалывая очередную гадость.
— Вас главврач вызывал, не знаю для чего.
— Ясно. А ты что, — мужчина кивком головы указал на Гокудеру. – Его знаешь?
— Я вижу его первый раз в жизни.
— Ты предатель. – Гокудера пытается кричать, но получается только сиплый шепот. – Ты это со мной делаешь, да? Бейсбольный придурок, если хоть что-то случится с Савадой Тсунаеши, я клянусь, я убью тебя.
Ямамото толкают, заставляя уйти с прохода и злобно шипят:
— Скажешь хоть кому-нибудь – это мы тебя убьем, понял?
Тот рассеяно кивает. Последнее, что Гокудера видит перед тем, как наконец проснуться – или заснуть? – широко открытые от удивления такие знакомые карие глаза.

— Гокудера! – кто-то трясет его за пдечо и он открывает глаза.
Он заснул прямо на парте в школе. Над ним стоит Десятый:
— Урок закончился. Ты пойдешь обедать?
Сон остается в прошлом – Десятый сам разбудил его и позвал, а этого достаточно, чтобы вскочить, опрокинув стул, на котором Гокудера сидел:
— Конечно, Десятый!
Но когда Хаято видит улыбающуюся рожу Ямамото, ему снова становится не по себе. Почему он в его снах? Почему он так спокойно улыбается? Он не видел всего этого, он не был на его месте. И за это Гокудера готов начать ненавидеть его по-настоящему.

Часть 2

— Прошу прощения, можно? – Ямамото стучится и приоткрывает дверь кабинета главврача.
Тот откладывает какие-то бумаги, которые разглядывал только что, и указывает ему на стул, приглашая сесть.
Ямамото садится.
— Ко мне какие-то вопросы?
— Да. – Такеши нервничает и не знает, с чего начать. – Кудо — сенсей, я хотел спросить... По поводу одного пациента.
Главврач хмурится, но кивает:
— Спрашивай.
— В третьем отделении, пятая.
— Гокудера Хаято, 14 лет. Хотя это его слова, неизвестно, правда ли это. Попал сюда два года назад: достал где-то безумное количество динамита и взорвал торговый центр. Нес что-то про мафию и какие-то кольца, разумеется, сразу сюда отправили. Документов у него не было, заявили в розыск – родителей не нашли. Что-то еще?
Ямамото отрицательно качает головой.
— Я понимаю. – вздыхает Кудо. – Ты еще молод и тебе может быть неприятно на все это смотреть, особенно если пациенты – дети. Но это жизнь и от этого никуда не деться. Поэтому, если хочешь мой совет – не вздумай его жалеть. Все, свободен.
— Спасибо, – растеряно произносит Ямамото и встает.
Разочарован он или нет, он не знал. Он не знал, что именно хотел услышать. Жалеть? А он и не собирался, ему просто стало интересно – откуда этот Гокудера знает его имя? Назвал его бейсбольным придурком, а ведь он и правда играл в школе в бейсбол. И в одном классе с ним когда-то действительно учился Савада Тсунаеши – ничем не примечательный парень, у которого вечно все валилось из рук и ничего не получалось как надо. Ямамото уже давно забыл о его существовании, а теперь вот вспомнил. И в то же время он был совершенно уверен, что никогда раньше Гокудеру не видел. Светлые волосы и зеленые глаза – он бы его запомнил. Такого ребенка потерять в Японии просто невозможно. Но его потеряли.

— Спишь? – зачем-то спрашивает Ямамото, садясь на край кровати.
Он действительно спит, но спит беспокойно, нездорово: брови сведены, губы сжаты. Весь вздрагивает, словно ему снится кошмар. Ямамото уже почти решается его разбудить, когда Гокудера улыбается во сне.
Ямамото это почему-то успокаивает. Он просто проводит рукой по светлым волосам, приглаживая растрепанные отросшие вихры и садится удобнее.
— Я подожду, пока ты проснешься.

Гокудера просыпается минут через сорок. Вскакивает, собираясь закричать, но Ямамото сразу хватает его за руку и прикладывает палец к губам:
— Тихо. Я просто пришел поговорить. Пожалуйста, не кричи.
Гокудера морщится, но кивает, и Ямамото отпускает его.
— Где я? – Хаято говорит тихо, толи потому что не хочет, чтобы снова сбежались его мучители, толи потому, что ему действительно тяжело говорить.
— В больнице.
— Да знаю я! Почему ты мне снишься?
— Снюсь?
Гокудера раздраженно прикрывает глаза рукой:
— Ты тут тоже такой тупой, что прямо убить охота. Ты вообще ничего не помнишь?
— А расскажи? – вдруг просит Ямамото.
Он и сам не собирался это спрашивать. Он не его врач, он не хочет его лечить. Это не долг и не работа. Ему просто действительно интересно.
— Что рассказать?
— Откуда ты меня знаешь. Откуда знаешь, что я в бейсбол играл. Откуда знаешь Саваду...
— Десятый? – хрипло перебивает его Гокудера. – Десятый тоже здесь?
— Савада? Ну, со мной в школе учился, если мы, конечно, имеем в виду одного и того же человека.
— С ним все в порядке? – подросток выглядит таким взволнованым, что Ямамото ловит себя на том, что готов достать из кармана мобильный – там среди номеров наверняка остался номер Савады, зачем-то когда-то туда записаный. Они и не общались почти, так, после школы пару раз поздравляли друг друга с днем рожденья и рождеством. А номер остался, потому что Ямамото просто не любил удалять номера.
— Я могу позвонить и узнать. Но если ты мне расскажешь, что тебе снится.
Гокудера злится и Ямамото приходится снова сжать его руку, чтобы тот говорил тише.
— Ты мне снишься, идиот. Вот эта комната мне снится, надоело уже! Здесь отвратительно! Почему ты здесь? И вообще, почему ты врач?
— Ну. – Ямамото смеется. – Я еще пока не врач, а только стажер. Но я надеюсь, скоро я стану врачом. И я постараюсь стать хорошим врачом.
— А зачем?
Ямамото перестает улыбаться:
— Я сразу после школы в аварию попал. Оттуда шрам. – он показал на свой подбородок, по которому сверху вниз протянулась широкая белая полоска. – Я легко отделался, а много людей пострадали куда серьезнее. Мне хотелось помочь им, но я ничего не мог сделать. Поэтому я решил стать врачом, чтобы помочь хоть кому-нибудь.
Гокудера кивнул, глядя куда-то в сторону:
— В десятилетнем будущем у тебя тоже этот шрам. Правда, я никогда не спрашивал, откуда. Зачем ты мне это рассказываешь?
— Откровенность за откровенность. Теперь твоя очередь. Что еще за десятилетнее будущее?
— Базука десятилетия! У этой тупой коровы, Ламбо! Ты знаешь Ламбо?
— Нет.
Гокудера хлопает себя ладонью по лбу и что-то тихо шипит.
— Не злись, я забыл. Просто забыл. Расскажи мне, пожалуйста.
— Сначала позвони Десятому!
— Хорошо, хорошо... – Ямамото лезет в карман и достает телефон.
Через пару минут поисков нужный номер находится. Такеши немного колеблется, но все-таки нажимает вызов.
— Да? – отвечает ему совершенно незнакомый голос.
— Савада?
— Да, я слушаю. А кто это?
— Это Ямамото, мы в старшей школе учились в одном классе.
— Ой, помню. Извини, что не узнал сразу. А что ты звонишь? Что-то случилось?
— Просто спросить, как у тебя дела. Все нормально?
— Да, у меня все хорошо. А что такое? Что-то все-таки случилось?
— Нет, правда ничего. – Ямамото нервно смеется. Он не знает, как обьяснить, что тут в психушке лежит подросток, который слушает этот разговор так, будто от этого зависит его жизнь, и смотрит так, что отказаться и не позвонить было просто невозможно.
— А, хорошо. Тогда до свидания.
— Пока.
Ямамото повесил трубку и посмотрел на Гокудеру:
— Все слышал?
— Да. – Хаято вздыхает с облегчением.
— Тогда рассказывай.
И он действительно рассказывает. Что он сбежал из дома в Италии, что встретил ребенка-киллера, который предложил ему вступить в самую влиятельную в мире мафиозную семью, глава которой – кто бы мог подумать – этот самый Савада. Гокудера рассказывал, как они тренировались, как сражались с врагами, как становились сильнее и находили новых друзей. В рассказе то и дело встречались знакомые имена и места, и Ямамото это казалось таким глупым – ну как эти люди могли делать что-то подобное? А Гокудера рассказывал это совершенно серьезно, нахмурившись. Сжимая пальцами ткань пододеяльника – ему было очень тяжело сидеть, и хотя он старался не подавать виду, Ямамото очень хотелось попросить его не мучать себя и лечь. Но он отчего-то не решался это сделать.
— ...и мы вернулись в наше время. А потом я начал видеть эти тупые сны. Вот и все.
Ямамото почесал затылок и снова улыбнулся:
— А, понятно. Я постараюсь это запомнить.
— Только попробуй забыть! А теперь... Почему я не просыпаюсь? Я тут уже так долго, это слишком длинный сон. Почему я не просыпаюсь?
— А ты хочешь?
— Конечно! – Гокудеру снова раздражает его непонятливость.
Ямамото спорить не собирается. Он прекрасно умеет делать уколы и знает, какое снотворное ему колят. Он сидит рядом до тех пор, пока Хаято не засыпает, поправляет одеяло и осторожно выглядывает из палаты: коридор пуст и ему удается уйти незамеченым.

— Я хотел бы его забрать.
— Куда забрать? – Кудо дергается от неожиданности.
— Куда угодно из этого дурдома. Оформить опекунство, еще что-нибудь...
Главврач вздыхает:
— Сядь.
Ямамото садится. Он минут десять только что простоял в коридоре, собираясь с мыслями и словами, а потом просто распахнул дверь и сказал с порога то, что хотел. И будь что будет.
— Ты думаешь, ты первый, кто вот так ко мне приходит и предлагает проявить милосердие и устроить ему курорт?
Ямамото вспоминает увиденное вчера:
— Я так не думаю. Я просто...
— Я же тебя предупреждал. И всего два часа назад, а ты уже согласен на все плюнуть и побежать куда угодно ради кого-то, кото ты знаешь второй день. Точнее, не знаешь.
— Согласен. – кивает Ямамото.
— Ну и глупо. – Кудо встает со своего кресла и подходит к окну, глядя на опадающие листья. Окно выходит в больничный парк, где по узким мощеным дорожкам медленно прогуливаются пациенты и те, кто пришел их навестить. Главврач смотрит на людей, сидящих на лавочках и о чем-то тихо переговаривающихся, и продолжает:
— Ты отличный специалист, я с большой радостью взял тебя на стажировку и был абсолютно доволен твоей работой. Из тебя может выйти отличный психиатр, я считаю, что у тебя дар, Такеши-кун. Но для того, чтобы ты стал настоящим врачом, тебе потребуется на очень многое закрывать глаза. Всех спасти невозможно. А в первую очередь надо спасать самого себя, и только тогда может быть у тебя получится кому-то помочь.
— И я хотел бы помочь Гокудере.
Кудо снова вздыхает:
— Только не ему.
— Почему?
— А ты как думаешь? Он же буйный. Даже если его и вылечат, что невозможно впринципе, ему прямая дорога в тюрьму.
— А почему тогда...
— Почему в обычной палате? А ты не заметил? Ему два года безостановочно колят успокоительные. Есть он отказывается, его кормят внутривенно. Он уже не в состоянии ходить и у него уже не функционирует часть органов. Он безнадежен.
Ямамото заметил. И неестественно тонкие запястья подростка, и чуть заметный, но уже пугающий зеленоватый цвет лица. Хриплый усталый голос и совершенно пустые глаза. Именно такие глаза у людей, которые хотят умереть. Действительно хотят. А это желание – единственная болезнь, встречаясь с которой невольно опускаются руки.
— Сколько ему осталось?
— Трудно сказать. Может быть, месяц, может, чуть больше.
Но Ямамото заметил и другое – как эти глаза блестели, когда он звонил Тсуне. Когда Гокудера рассказывал про свои сны. И тогда ему начало казаться, что еще не все потеряно. Совсем крошечный, но шанс еще есть.
— И вы хотите, что бы он последний месяц своей жизни провел в этом аду?
— А ты чего хочешь? – Кудо повернулся к нему и посмотрел устало и недовольно.
— Я хочу, что бы к нему хотя бы относились по-человечески!
— По-человечески? А стоит ли? Два года назад по его вине пострадало много людей. И многие погибли, ты и сам должен был слышать про тот случай в центре. Он сам по-твоему тогда думал, по-человечески ли он относится к кому-то? Он по-человечески отнесся к семьям погибших? Ты думаешь, он заслужил?
— Я думаю. – уверенно говорит Ямамото и встает. – Что у любого должен быть шанс исправиться. И у него тоже.
Кудо качает головой:
— Я тебя предупредил, но хочешь на своих ошибках учиться – ну учись. Разрешения я тебе не даю. Его опекун сейчас – непосредственно местное управление по контролю за беспризорными. Он так нужен – иди пиши туда письма, но я тебе сразу могу сказать, что и они тебе ничего не разрешат. Тебе 24, да и выкидываешь ты такое, что тебе самому бы контроль хороший не помешал.
— Спасибо. – благодарит его Ямамото, чуть наклоняется, прощаясь, и выходит из кабинета.
Сдаваться ему почему-то не хочется даже после всего услышанного.

Часть 3

Гокудера открывает глаза и видит перед собой стену своей комнаты. Серую в полумраке, но уже совсем светлую. Значит, уже утро. Он переворачивается на другой бок и шарит рукой по полу в поисках будильника. Часы показывают шесть утра и Гокудера успокаивается – не проспал.
Можно еще полежать, но засыпать страшно, и он идет в ванную. Там смотрит в зеркало, проводя пальцами у себя под глазами: под ними залегли глубокие тени от этих снов, приносящих только беспокойство и после которых он никогда не чувствует себя отдохнувшим. Гокудера машет рукой, будто пытаясь отогнать от себя неприятные мысли, и включает воду в душе.
Позже он заходит на кухню, открывает холодильник и ищет что-нибудь на завтрак, пока с мокрых волос стекают на прохладный пол капли. Рядом шумит кофеварка. Гокудера думает, что теперь кофе – неизменный главный атрибут каждого его утра, и смеется над этими мыслями.
Больше одной – двух чашек в день он не пьет. Не спать совсем ему тоже страшно.

Вчера было солнечно. Сегодня небо серое, лишь изредка то там, то тут сквозь прорехи в облаках видно синее небо. Осенью всегда так: только что было солнце, а спустя минуту начнется ливень. Сегодня обещали дождь, но зонтик с собой Гокудера не берет. Ему кажется, что никакого дождя не будет.
До школы еще уйма времени, только делать совершенно нечего. Гокудера наворачивает круги между школой, своей квартирой и домом Десятого. Ему хотелось бы пойти к Тсуне сразу и просто стоять и смотреть, как тот собирается, но так сильно наглеть Гокудера все-таки не решался. Иногда приходилось признавать, что такие мелочи, как позавтракать, Десятый прекрасно может сделать без его участия. О чем Тсуна ему уже несколько раз открытым текстом намекал.

Дождь все-таки начинается. Гокудера успевает только выругаться, как слышит за спиной смех и чувствует, что на него больше не капает.
За его спиной стоит Ямамото, и широко улыбается, довольный тем, что оказался в нужном месте в нужное время и с зонтом:
— Доброе утро!
Утро уже совершенно не доброе: Гокудера не любит дождь. Ни холодные капли, противно колющие кожу, ни хранителя кольца дождя. Он был бы рад сказать об этом, но перед глазами встает Ямамото из сна и Гокудера отворачивается:
— Пошли уже, я не хочу из-за тебя опоздать!
Ямамото выше и один самый обычный зонтик на двоих не только раздражает, но и помогает не очень. Хаято застегивает форму до самого верха, на улице почему-то стало холоднее. А Ямамото, кажется, это совсем не волнует: он идет рядом и что-то рассказывает, продолжая радоваться чему-то своему, только ему одному и понятному – Гокудера не видит в сложившейся ситуации ничего хорошего. Ему вообще как-то не по себе.
Наконец он не выдерживает и спрашивает:
— А что тебе сегодня снилось?
— Мне? – Ямамото останавливается и смотрит удивленно. – Тебе действительно это интересно?
— Не отвечай вопросом на вопрос, идиот!
Гокудере уже жаль, что он спросил, но останавливаться поздно.
— Даже не помню, — Ямамото задумчиво чешет подбородок. – Кажется, мне снилось, что малыш заставлял нас всех участвовать в каких-то соревнованиях по игре в приставку, а потом мне снилось, что я в неё играю. Надо было вечером меньше играть, – он смеется.
Гокудера чувствует себя совсем запутавшимся и жертвует местом под зонтиком, ускоряя шаг:
— Я так и думал, что ничего нормального тебе даже присниться не может, потому что ты тупой.
— Хватит меня обзывать, – Ямамото догоняет его. – А тебе что снилось?
— Ты.
— Круто! И что я делал?
— Ничего умного, как и всегда.
— Ну правда, расскажи? – Ямамото смотрит совсем как во сне, даже интонации в голосе одни и те же.
Расскажи. И ему правда интересно, а Гокудера ругает себя, что начал этот разговор. Если рассказывать, то тогда уж с самого начала. И не Ямамото, а Десятому. И правду, потому что Десятому по-другому рассказывать нельзя – станет еще более тошно, чем если он будет молчать. Гокудера хочет доверия, а какое тут может быть доверие, если он будет врать Тсуне. Но пока Гокудера может оправдывать свое молчание тем, что это просто сны и ничего больше.
— Мы пришли уже, прояви уважение к Десятому и заткнись.

На уроках Гокудера постоянно косится на Ямамото и ничего не может с этим поделать. Сначала он пытался убедить себя в том, что Ямамото здесь и Ямамото из его сна – совершенно разные люди, просто имя совпало. Но тот Ямамото совершенно так же улыбался, так же запускал руку в волосы, когда смущался и говорил глупости. Совершенно так же серьезным становился у обоих взгляд, когда они его слушали. Тот Ямамото так же хватал его за руку. Он вообще так же, как и этот Ямамото, любил прикосновения. Был из тех людей, которые не могут пройти мимо тебя не хлопнув по плечу, обязательно сядут слишком близко и будут идти почти впритык, задевая рукой твою руку. Или сумку, которую Гокудера неизменно перевешивал на то плечо, с какой стороны шел Ямамото, увеличивая дистанцию. Сам Хаято излишнюю близость с людьми не любил.
Только там, во сне, Ямамото говорил куда уверенней и спокойнее. Смотрел ненавязчиво, задавал вопросы просто и легко, когда настоящий Такеши всегда приставал насмерть, устраивая почти что допрос. Гокудера не знал, снился ли ему Ямамото таким, каким он хотел бы его видеть. Если бы эти сны хоть каплю зависели от его желаний – их бы не было вообще. Спасать его пришел бы Десятый. Ямамото наверняка бы досталась какая-то маленькая второстепенная роль на самом заднем плане.
Но Гокудера вынужден был признать – тот Ямамото из сна ему даже нравился. Пугал его, как и все, что там было, но и нравился. Гокудера с радостью поменял бы их местами.

После школы ребята разошлись – Реборн уволок Тсуну на специальную тренировку, которая, по его словам, вчера не удалась. Попытавшегося было увязаться с ними Гокудеру аркобалено пообещал отдать Бьянки, если тот не послушается и все-таки придет. Гокудера не слушается и ему приходится потом очень быстро убегать. Пока он спасается бегством, все неприятные мысли оставляют его, но дальше он снова бродит бесцельно по улицам Намимори. На детской площадке садится на качели и сидит там почти час, думая о том, что, наверное, эти сны начали доставать его от скуки. Ну ведь правда: в школе ему не интересно, враги Вонголе пока не встречались, вот, даже с тренировки Тсуны его согнали. Тренироваться самому сегодня тоже не получалось – все еще мелко накрапывал дождь и воздух вокруг был так насыщен влагой, что ни про какой динамит и речи быть не могло. Можно выпустить Ури, но Гокудера чувствовал, что и от этого толку будет мало. Остальные более-менее важные дела он уже сделал с утра и теперь абсолютно не знал, чем себя занять. Если он вернется к себе, он неизбежно начнет засыпать от скопившейся за долгое время усталости. И Гокудера до самой темноты сидит под дождем.

Ямамото теперь начал часто приходить в его сны. Садится рядом и слушает, как у Гокудеры прошел день. Он никогда не пытается сам что-то рассказать, просто слушает. Иногда задает вопросы, но чаще просто слушает, и эти сны становятся почти приятными. Один раз ему приснилось, что Ямамото принес ему фрукты. Потом во сне Гокудера рассказал ему про свои увлечения и Ямамото принес ему журналы. Гокудера никогда такие не видел и они были интересными, но много прочитать он не мог и плохо запоминал написанное. Ему казалось, что он не читает, а просто смотрит на строчки, которые только в его голове складываются в имеющий смысл текст. Поэтому на чтение он плюнул очень быстро – какой смысл читать то, что и так является его фантазией? Какой смысл вообще читать во сне? Куда больше ему нравилось просить Ямамото из сна дать ему проснуться. Тот никогда не отказывал и никогда не обманывал его.

Но наравне с этими снами остались и те, другие. О которых Гокудера не хотел вспоминать никогда.

Часть 4

Разумеется, никуда Ямамото письма писать не стал. Он и сам понимает прекрасно, что никто забрать просто так Гокудеру ему не позволит. Но продолжает искать панически хоть какой-то выход из сложившейся ситуации. О том, что свою ситуацию сложил так вобщем-то сам Ямамото, он предпочитает не думать.

Ему просто нравится сидеть в палате Хаято и смотреть, как тот спит. Как во сне меняется его выражение лица, как руки сжимают простыни. Слушать, как он во сне вздыхает и иногда что-то тихо шепчет, но Ямамото никогда не может разобрать слов.
Еще больше ему нравится, когда Гокудера просыпается. Ямамото прикладывает все усилия, чтобы оказаться рядом в этот момент. Другие стажеры поглядывают на него с недовольством и, кажется, что-то подозревают, но раз он уже сказал главврачу, что Хаято ему не безразличен, он решает особо не беспокоиться. И ему иногда удается застать момент, когда к Гокудере возвращается сознание. Тогда Ямамото как может пытается порадовать его. Приносит что-нибудь, что могло бы быть интересно парню. Долго расспрашивал его, что тот любит из еды. Много Гокудере нельзя, но Ямамото не может удержаться и не принести ему мороженное или стакан сока. Гокудера иногда соглашается, но чаще говорит «не хочу, я уже поел».
А еще чаще Гокудера спит. Ямамото выкраивает каждую свободную минутку, чтобы посидеть рядом. И все чаще он начинает ловить себя на том, что проводит рукой по волосам Хаято, трогает тонкие запятья, пытается разгладить его вечную складку между бровей. Ямамото знает, что этими прикосновениями разбудить его он не сможет. А Гокудера ему нравится, он красивый и был бы еще красивее, если бы не болезнь. Ямамото думает, что, наверное, ему пора бы уже завести детей, если в его жизни появился кто-то, вызывающий в нем искренее желание позаботиться.

Однажды Ямамото спрашивает, не хочет ли Гокудера помыться.
— Сам. – уточняет Такеши.
Гокудера хмурится, но кивает.
В душе Ямамото ставит ему стул, что бы он не упал:
— Помочь раздеться?
— Нет.
И Ямамото сидит за стенкой, беспокойно вслушиваясь в гул льющейся воды и звук постоянно падающего мыла. И ловит себя на том, что ему хотелось бы сейчас оказаться там, рядом. Гокудера наверняка злится сам на себя за каждое неверное движение, каждый раз хмурится. Гокудера наверняка не хочет, что бы его видели таким, Ямамото не знает о нем ничего, но это он знает точно. И поэтому он ждет, пока шум воды не стихает и до него не доносится тихое и неуверенное:
— Ямамото?
Гокудера стоит, завернувшись в полотенце и прислонившись к стене. Он дрожит от холодного воздуха после горячей воды. Мокрые волосы закрывают лицо и Ямамото не сразу различает шепот:
— Помоги.
Гокудера поднимает голову и Ямамото видит: он сейчас упадет.

Ямамото снимает с окна в палате пленку, впуская в помещение солнечные лучи. С этой стороны солнце бывает с середины дня: полоса света соскальзывает с подоконника на кровать, ползет по ней к изножью и стекает на пол, а на закате исчезает на противоположной стене.
Гокудера смотрит в окно только один раз: когда Ямамото впервые открыл его и в комнату еще теплый ветер принес запах пожухлой листвы.
— Здесь осень? – удивленно спрашивает Гокудера.
— Да. А что?
— Просто сейчас осень, и я удивился, что мне тоже снится осень. Как будто она никогда не закончится.
Ямамото вздрагивает от этих слов как от удара и сжимает тонкую кисть Хаято.
Руки у него стали еще тоньше. Ямамото смотрит на длинные ровные пальцы, очень красивые, пальцы пианиста или хирурга, только они слишком сильно дрожат и Гокудера прижимает руки к себе или прячет под одеяло. И Ямамото боится сказать, как они ему нравятся даже такими. Ему нравятся неестественно выступающие ключицы, острые лопатки, даже отчетливо различимые под тонкой кожей полоски ребер. Ямамото кажется, что это чувство граничит с извращением.

Говорит Гокудера мало и неохотно. Но Ямамото честно слушает и старается запомнить все и не перепутать, что для Гокудеры здесь – сон, а сны – это реальность. Иногда Ямамото все правильно запоминает и может спросить что-то, что не разозлит Хаято, или даже сказать свое мнение по какому-то поводу. Но иногда он заговаривается.
— А что я сегодня делал в твоем сне?
И Гокудера тут же вскидывается оскорбленно:
— Ты сегодня в моем сне тупишь по-страшному. Надоел ужасно, когда я уже проснусь?
— Я не хочу быть просто твоим сном, — неожиданно для самого себя обиженно говорит Ямамото.
Гокудера поворачивается к нему и смотрит удивленно, но потом отводит глаза:
— А я не хочу быть твоим.

Ямамото боится спрашивать у него, чего он хочет. Чаще всего Гокудера отвечает, что ему все надоело и он хочет проснуться. Чем дольше Ямамото слушает про его сны – тем больше начинает понимать это желание, но все равно каждый раз внутри что-то неприятно колет.
Однажды Гокудера говорит что-то новое:
— А можно мне посмотреть на Десятого? Ну, какой он здесь...
Ямамото обещает это устроить.

— Ямамото? Что-то случилось?
Садава так искренне обеспокоено спрашивает его каждый раз, что Ямамото бы посмеялся над этим, если бы причина его звонков не была такой мрачной.
— Да ничего страшного. Слушай, извини, что я вот так сваливаюсь тебе на голову со своими проблемами, но можешь помочь?
По крайней мере одно в Тсуне не изменилось – отказывать он со школы так и не научился. Особенно – просьбам о помощи.
— Ээ, а что надо сделать?
— В общем, я сейчас работаю в больнице. Ты не мог бы завтра прийти сюда со мной?
Савада колеблется, но Ямамото уверяет его, что ничего страшного действительно не случилось и не случится, и они договариваются, что Такеши вечером за ним зайдет.

— Что-то не так?
Ямамото смотрит скептически, и Тсуна панически оглядывает себя, пытаясь понять, что тому не нравится.
— Извини еще раз, но ты не мог бы одеться поприличнее?
— А так плохо?
На Саваде обычные свитер, джинсы и куртка. Не рваные и чистые. Но Ямамото хочется сделать что-то особенное.
— А ты не мог бы надеть костюм?
— Зачем? – пугается Тсуна. – Это что-то важное?
— Понимаешь, — Ямамото не выдерживает и смеется. – Ты – босс самой влиятельной мафиозной семьи в мире и...
Стоящая рядом Кеко тоже смеется. Смотрит на Тсуну и почти сгибается пополам от хохота:
— По.. почему ты мне никогда этого не рассказывал?
— Что? – ужасается Савада. – Да нет, я правда ни о какой мафии никогда не слышал, Ямамото, ты что? Я ничего такого не делал!
Где-то в доме что-то падает и раздается детский плач. Кеко перестает смеяться и бежит проверить, что случилось.
— У тебя ребенок?
— Да, сын, почти три года, — гордо говорит Савада и Ямамото начинает мучать совесть, что он втягивает его в собственые проблемы.
Но собственные проблемы – это собственные проблемы, они всегда почему-то оказываются очень веским поводом закрывать на некоторые детали глаза. Пока они вдвоем стоят в коридоре, Ямамото быстро и сбивчиво обьясняет Тсуне, какую именно мафию он имеет в виду.
— Хорошо, — вздыхает Савада. – Я сейчас переоденусь, подожди чуть-чуть.

После уютного теплого дома Тсуны больница кажется еще более пустой и тоскливой. И хотя палата выглядит уже не так удручающе, как раньше, с открытым окном и цветами на тумбочке около кровати, которые, не сдержавшись, принес Ямамото, она угнетает.
Гокудера просыпается не сразу. Но, когда он видит Тсуну, выражение его лица меняется и он нервно приглаживает свои волосы и одергивает рубашку.
По дороге Ямамото вкратце рассказал Саваде, чем тот занимается в снах Хаято, и он обещал постараться запомнить все это, а если не будет уверен – промолчать. «Десятый должен знать все» был уверен Гокудера и разочаровывать его совершенно не хотелось.
Гокудера заваливает Саваду вопросами и тот постоянно косится на Ямамото в поисках поддержки. Но никаких советов и подсказок тот не дает – просто стоит у стены, скрестив руки на груди, и не отрываясь смотрит на Хаято.
Гокудера выглядит почти счастливым целых пятнадцать минут. Потом он привычно хмурится и переводит взгляд на Ямамото:
— Спасибо.
Тсуна смущенно улыбается и обещает прийти еще.
— Устал? – спрашивает Ямамото, когда тот выходит.
Гокудера кивает и позволяет Такеши помочь ему лечь. Ямамото не выдерживает и осторожно касается губами его виска, прежде чем покинуть палату.

— Слушай, я понимаю, что все неожиданно и мне неудобно тебя просить...
— Да ладно, — совершенно серьезно и мрачно перебивает его Савада. – Я сегодня насмотрелся, а если и то, что ты мне рассказал до этого – правда, то я тебя прекрасно понимаю. Ты его забрать отсюда хочешь?
— Хочу, — соглашается Ямамото. – Но дело в том, что мне действительно никто не даст это просто так сделать. Савада, мне неудобно тебя о чем-то просить, но у тебя нормальная семья и хорошая работа, тебе могут оформить документы без вопросов. Я возьму на себя все расходы и вообще все, просто помоги.
Тсуна вздыхает:
— Я поговорю об этом с Кеко и мамой.

продолжение в комментах

@темы: KHR!, Ямамото, фичочки, 8059, Гокудера

Comments

[Анончик]

Часть 5

Впринципе, все не так уж плохо. Основная задача состоит в том, что бы как можно дальше оттягивать наступление ночи и как можно быстрее приближать утро. С этим Гокудера вполне справляется. Он привык думать, что только в сказках и в тупых фильмах монстры являются по ночам и начинают чинить беспорядки и сеять хаос. Оказалось, что монстры, все это время живущие внутри него самого, действительно появляются по ночам. Днем можно отвлечься. Днем, в конце концов, ему есть о ком беспокоиться кроме самого себя. Ночью бежать от самого себя было некуда.
Но если Гокудера еще может отмахнуться, сказать себе «ну приснилось, ну и ладно» и найти себе более интересное занятие, то новая проблема заставляла о себе вспоминать именно днем и в самые неподходящие моменты. Отвлекала от занятий, тренировок, даже от разговоров с Десятым. И не желала отпускать, заставля мысли в сотый раз двигаться по одному и тому же кругу, где не было ни ответов, ни выходов.

Почему ему снится именно Ямамото? Там, во сне, Гокудера принадлежит ему полностью, не в состоянии скрыть даже мысли и переживания – тот Ямамото читает его с удивительной легкостью, чего и стоило ожидать — он же там психиатр. Но, что еще хуже, там он видит его, видит насквозь и всего сразу. Гокудере кажется, что на его теле не осталось ни одного места, до которого не дотронулся бы тот Ямамото. Нет ни одного милиметра кожи, по которому он не прошелся бы взглядом, не коснулся которого пальцами. Там Гокудера полностью обнажен перед ним, и именно перед ним – куда больше, чем перед всеми другими, кто когда-либо снился Хаято, хотя тот Такеши ни разу не пытался сократить расстояние между ними больше обычного.

Гокудера хотел бы что-то с этим сделать. Наорать, кинуть в Ямамото чем-нибудь, что этот придурок во сне пытается ему всучить. Просто убежать. Собственная беззащитность и открытость пробирают до костей, куда хуже, чем боль или холод. Это совершенно не в характере Гокудеры, это противоречит самой его природе. Но там, во сне, он почему-то не может ничего сделать. И, каждый раз, пересиливая себя и заставляя дышать ровно, Гокудера сам протягивает руки, когда Ямамото наклоняется к нему. Потому что так теплее. Потому что по-другому никак не получается, как бы он не старался. Потому что так спокойнее. Проклятое спокойствие, а нужно ли оно ему?

Будь Ямамото всего лишь призраком из сна – Гокудера бы смирился. Позволил бы ему безнаказано делать с собой все, что тому вздумается, как и всем остальным, и начисто забывал бы на утро. Вот только настоящий Ямамото сидит совсем рядом и точно так же смеется, говорит тем же голосом, смотрит так же такими же глазами, и каждый раз Гокудере становится не по себе. «Знает!» постоянно мерещится ему и, стоит Ямамото случайно остановить на нем взгляд, Гокудера снова чувствует себя беспомощным. Ему кажется, что Такеши способен видеть его сквозь одежду, а, может быть, и сквозь само тело, нахально и спокойно разглядывая все, что у него внутри.
А это – уже настоящая параноя.


Причина его паранои сидит весь день и вместо уроков что-то самозабвенно разглядывает в телефоне. Гокудера думает, что у него наверное скоро очередные глупые соревнования, вот он и переписывается с командой. Он думает, что у этого придурка каждый раз окончательно отключаются мозги, когда тому на глаза попадается бита. Гокудера фыркает, не сдерживаясь, и учитель недовольно косится на него. Но замечаний не делает – он и так терпеть Гокудеру не может, как, впрочем, и все остальные преподаватели, которые куда больше озабочены внешним видом учеников и их поведением, чем реальными знаниями.
Гокудера думает, что догадывается, как в таком оплоте маразма вырос такой психопат, как Хибари. Потом Гокудера пытается думать о Десятом, но долго не получается – Десятый идеален, он сидит и совершенно ничего не делает, придраться просто невозможно. И Гокудера снова думает о Ямамото. Думать о том, какой он придурок в реальности, можно бесконечно. Как и о том, каким человеком он появляется в его снах. Интересным. Вообще-то, Гокудере нужно думать о том, как он в этом месяце собирается платить за квартиру, но как-то лень.
Гокудере вполне хватало бы денег, если бы он согласился жить с сестрой, а не снимал бы отдельно, морщась от одной мысли о чем-нибудь «поменьше». Если бы научился себе готовить, а не питался чем попало и когда попало. И каждый месяц не считал бы расходы, хватаясь в итоге за голову:
— Да нафига я все это покупал?
Но Гокудера упорно не видел никакой проблемы. Проблема будет у того, кто ему попадется первым, а уж предлог вытрясти из несчастного деньги Хаято придумает. И предлог будет вполне приличным и очень веским. Ну, по крайней мере, пока еще никто не жаловался.

После возвращения из будущего Гокудера бросил курить за ненадобностью, а теперь закуривает снова. Но теперь старательно пытается делать это так, что бы никто не замечал. Отпрашивается с урока и бежит на крышу, постоянно оглядываясь, чтобы не попасться на глаза Дисциплинарному комитету. Но куда меньше ему хотелось попадаться на глаза Тсуне. Ведь если Хибари просто убьет Гокудеру, то с Савадой все намного сложнее. Гокудера думает, что если Десятый увидит его с сигаретой, ему не понравится. Гокудера прекрасно понимает, что Тсуна скорее сам убьется, чем скажет ему хоть слово на счет курения, и ему совершенно не хочется, что бы такая возможность вообще появлялась. Если бы Десятый безостановочно орал на него и указывал, что Гокудере делать и куда идти – было бы проще. Но тогда Десятый не был бы Десятым.
— Гокудера-кун?
Хаято понимает, что задумался и уже очень давно докурил и теперь стоит на крыше и смотрит куда-то в одну точку.
— Десятый?
— Просто тебя долго не было и учитель сказал, что раз я все равно совершенно бесполезный, то я мог бы хотя бы тебя найти и...
Гокудера уже старательно вынашивает план страшной мести учителю, посмевшему оскорбить Десятого, как на крыше появляется кто-то еще.
— Вы почему не на уроке, травоядные?

Тсуна нервно хихикает, задыхаясь от быстрого бега. Садится прямо на землю, прислоняясь спиной к дереву, так как ноги его уже совершенно не держат:
— Убежали...
Гокудера садится рядом. Не понимает он этого ненормального Хибари, столько раз уже сражались вместе спина к спине, а в школе до сих пор бегают от него, как маленькие дети. Хотя, кто еще тут ненормальный. Гокудера бы лучше согласился ходить круглые сутки по школе и просто избивать любого, кто ему не понравится, чем барахтаться в болоте собственных мыслей. И утонуть совершенно не хочется, и зацепиться совершенно не за что. Когда закончатся силы сопротивляться – просто вопрос времени.
К реальности Гокудеру возвращает тяжелый вздох Тсуны. Тот сидит и трет руками правую щиколотку.
— Десятый, что случилось?!
— Нет, нет, не беспокойся, Гокудера-кун, все в порядке, — Тсуна фальшиво улыбается и тут же снова морщится.
— Вам больно? Давайте я помогу!
— Я просто ногу подвернул, ничего страшного.
Но это не «просто» и не «ничего страшного». Это Гокудера во всем виноват. Взвалил на себя ответственность за человека, а он сидит сейчас перед ним и с ним совсем не все хорошо. И черт с ней, с ногой, она действительно пройдет через час. Но это Гокудера ушел на крышу, это из-за Гокудеры Десятый туда пошел. И, собственно, за Гокудерой он оттуда и побежал. Если бы это был кто-то другой, Гокудера бы наплевал. Но Гокудера так старательно ему навязывался, потому что действительно хотел помогать. А получалось только вредить, неосознанно и пока что совсем немного, но уже достаточно. Ураган, что тут поделаешь. И Гокудера должен думать о том, что он делает, о том, к чему эти действия приводят, а не витать в облаках. Иначе он ничего не получит и ничего не добьется, он это уже уяснил. И подумаешь, приснилась пара глупых снов, это не должно так выбивать его из колеи. Гокудера хотел стать действительно кем-то важным, доказать самому себе и всем остальным, что он чего-то стоит. И останавливаться он, вроде как, не собирался.
Десятый, чуть не плача, еле отговаривает Гокудеру нести его до дома. Но просто проводить его Гокудера идет все равно.

Гокудера возвращается к себе уже затемно. Как обычно прислушивается, открывая дверь квартиры, и вглядывается в темноту комнат. Да, это его квартира, да, он тут один и никого не ждет, но Правая рука Десятого Вонголы не может позволить себе потерять осторожность. А враги, готовые этим воспользоваться, найдутся всегда.
Гокудера включает свет, швыряет куртку на галошницу и идет делать себе чай, чтобы согреться. На улице снова начинается дождь и стучит тоскливо по откосу окна, разбиваясь о который, оставляет на стекле мелкие брызги. Гокудера радуется, что он успел вернуться до его начала.

[Анончик]

Хаято устал и по-хорошему надо бы ложиться спать, но Гокудера еще немного бесцельно ходит по квартире. С этим надо что-то сделать. С этим всем непременно надо что-то сделать, вот только он совершенно не знает, что именно. Там, во сне, тот Ямамото все время порывается ему помочь. Бегает куда-то, дергается. Но на вопросы Гокудеры «Как мне перестать видеть эти сны?» только смотрит омерзительно жалостливо, так, что сразу отпадает желание их снова задавать. Зачем Гокудере что-то во сне, лучше бы тот Ямамото был здесь. Здесь ему точно не помешал бы психиатр, который бы прекратил эту чертовщину раз и навсегда.
Но ни к какому психиатру Гокудера не идет. Уверяет себя, что рано или поздно все закончится, а если закончится – то зачем волноваться раньше времени? Нужно просто еще подождать. Перспектива печальна, но этот отрезок отмеренного ему времени Хаято должен просто пережить. Есть куда более важные и актуальные проблемы, говорит сам себе Гокудера. Например, он не может вечно сторониться настоящего Ямамото. Но и выхода он опять же не видит. Рассказать все ему – не обсуждается, эту мысль Гокудера уже давно отбросил. И даже совета спросить ему не у кого – Десятого Гокудера ни за что не станет беспокоить своими проблемами, а рассказать еще кому-нибудь настолько интимные вещи... Нет, ни за что.

Гокудера думает, что можно спросить того Ямамото. В конце концов это все – именно его вина, так почему бы ему с этим и не разбираться? Это кажется отличным решением. Он же только спросит, но не обязательно послушается. Сначала было трудно терпеть его присутствие. Куда тяжелее было решиться попросить его о помощи в первый раз. Теперь Гокудере совсем не сложно. Тот Ямамото забрался в него уже так глубоко, что если он пустит его еще чуть-чуть глубже, это уже не будет иметь никакого значения.
И только потом Гокудера понимает, что ждет встречи с Ямамото из сна так, как если бы он был настоящим. Понимает, что теперь он действительно хочет заснуть и это так заманчиво – остаться там, с ним. Там не будет никаких проблем, там не будет никаких вопросов. Тот Ямамото не задумываясь сделает ради него все. Рядом с ним Гокудере будет легко и просто. Идеальный побег от проблем, которым так любит заниматься Хаято. Идеальный побег от реальности, в существовании которой он посмел сомневаться.
И Гокудере становится действительно страшно. Сонливость как рукой снимает и он долго лежит, просто глядя в потолок. Гокудере страшно, что кто-то незримый услышит его мысли, засмеется противно: «Ты сам попросил!» Щелкнет пальцами, и Гокудера так и не проснется. Десятый не сразу заметит его отсутствие, он никогда не спрашивал его адрес. Остальным вообще будет плевать. С соседями он не общается, его найдут не раньше, чем через неделю. Гокудера уже совсем не хочет засыпать, но понимает, что это не выход. Сейчас, сбегая от одной проблемы, он неизбежно будет наталкиваться на другую.
В итоге Гокудера выпускает Ури. Поддерживание пламени требует сил, но животное чувствует состояние хозяина и просто ложится рядом, тихо урча. Молчаливое согласие побыть рядом, пока Гокудера не заснет.

Засыпая, Гокудера все-таки надеется, что на той стороне реальности его встретят теплый взгляд карих глаз и осторожное прикосновение удивительно ласковых рук. Они стали ему совершенно родными.
Надежды не сбываются. Это глупое чувство, которое не приносит ничего, кроме разочарования.
— Совсем тощий стал.
Гокудера слышит этот противный недовольный голос и тихо стонет. Только не опять. Его владелец легко обхватывает рукой ногу подростка и тянет на себя, продолжая:
— Да он еле дышит уже, не подох бы.
— Живой еще, — уверенно отвечает другой. – Смотри, дергается.
Он наклоняется ближе и шепчет Гокудере в самое ухо, но так, что бы его напарник мог слышать:
— Знаешь, почему мы тебя каждый раз будим? Потому что, если бы мы были некрофилами, мы бы трахали трупы в морге. Так что поживее, поживее.
Они смеются, а Гокудера смотрит на окно, снова затянутое пленкой. Наверное, это специально так задумано, что бы с улицы, увидев свет в палате и сумев различить тени, никто не подумал бы, что здесь что-то не так.
— Да бля, не могу я, – медик надавливает пальцами на выступающие косточки внизу живота Гокудеры. – Этот скелет меня больше не радует вообще.
— Зато почти не дергается. Можем делать, что хотим.
Словно в доказательство своих слов, второй мучитель приоткрывает Гокудере рот, а другой рукой больно выкручивает сосок. Гокудера не может сдержаться и тихо вскрикивает.
— Видишь? А раньше ух как сопротивлялся, поплакать не заставишь...

Внезапно дверь в палату распахивается, словно её выбили ногой.
— Отойдите от него. Немедленно!

[Анончик]

Часть 6

Ямамото смотрит на своего бывшего одноклассника, открыв рот. Таким Тсуну он еще не видел. Днем тот получил все документы и они сразу же поехали к Кудо. Тот молча подписал разрешение забрать Гокудеру.
— А еще я прошу отпуск! – тут же радостно заявляет Ямамото и главврач ему разрешает.
Он вообще ни с чем не спорит, только смотрит недовольно и подозрительно.
С Кудо разговаривал Ямамото. Такси до этого тоже ловил Ямамото – Савада просто стоял рядом и молчал, нервно теребя край пиджака.
Но когда они подошли к палате и отчетливо услышали крик Гокудеры, Тсуна резко изменился в лице, вышиб дверь и с порога произнес: четко и жестко, так, что не возникало ни малейшего желания возражать:
— Отойдите от него. Немедленно!
Ямамото просто замирает с открытым ртом. На одного из медиков тоже действует: он быстро встает с Гокудеры и торопливо поправляет штаны, отходя к окну. Второй только криво усмехается:
— А я не хочу.
— А у тебя больше нет права вообще находиться в радиусе километра от него, – Тсуна вертит в воздухе бумагами. – Так что пошел вон отсюда.
Тсуна говорит уверено и спокойно, только глаза горят, по-настоящему горят, так, что кажется сейчас вспыхнет и вся эта комната, — жуткой яростью и решимостью. Что там Гокудера говорил про босса мафии? Но на второго ублюдка это явно не действует:
— А ты заставь. – насмешливо тянет он.
— Встал и отошел, — повторяет Тсуна, вынимает из внутреннего кармана пистолет и взводит курок. – Ямамото, бери его и уходим.
Он не должен был об этом даже просить. Ямамото кидается к Гокудере, прижимает к себе. Он не додумался взять для него одежду, но на улице холодно и Ямамото просто берет Гокудеру на руки прямо с больничным одеялом – потом вернет, может быть. Гокудера вцепляется пальцами в его куртку, дышит рвано и тихо. Он не открывает глаза, просто прижимается ближе и шепчет тихо, почти неслышно:
— Ты пришел.

— Ты вообще ненормальный! – орет им вслед медик. – Тебя посадят! Псих чертов!
Пока Тсуна направлял на него пистолет, он был явно потише и поспокойнее.
Теперь они спускаются по лестнице, и Ямамото видит, как Тсуну начинает мелко трясти.
— Ты в порядке?
Тсуна зажимает себе рот руками и трясет головой. И, только выйдя на улицу, начинает смеяться. Громко, дрожащим голосом – очень истеричным и нездоровым смехом.
— Десятый? – беспокойно спрашивает Гокудера.
— У него просто истерика, все хорошо, — Ямамото наклоняется совсем близко, почти касаясь щеки Гокудеры своей. – Не беспокойся, мы сейчас поедем ко мне, все будет хорошо. Попробуй поспать.
Тсуна не может остановиться, вытирает слезы, икает, но продолжает хохотать.
— Ведите себя прилично, или я вас никуда не повезу, — возмущается таксит, но, видя Ямамото с Гокудерой на руках, машет рукой и открывает им двери.
Уже куда более спокойный Савада садится рядом с ним. Ямамото забирается назад и кладет Гокудеру себе на колени.
— Удобно?
Но Гокудера спит. Ямамото гладит его по волосам и греет рукой тонкие пальцы. Гокудера спит сейчас глубоким спокойным сном, чего в больнице с ним никогда раньше не случалось. И Ямамото знает, что сейчас он просто очень устал, а когда проснется, ему обязательно станет лучше. Он рад, что вытащил его оттуда.
— Так что за пистолет? – тихо спрашивает он Тсуну.
Тот достает его из кармана и молча протягивает Ямамото.
— Игрушка?!
— А ты думаешь, что я смеялся? У сына стянул, решил, что раз уж театр, так пусть будет с реквизитом. А пригодился, надо же. – Тсуна снова хихикает. – Я даже сам поверил, что он настоящий.
— Да ты был вообще неподражаем, – смеется Ямамото.
— Надо будет Кеко рассказать, – Савада снова смеется, за что получает уничтожающий взгляд водителя. – Пусть знает, что я у неё настощий мужик!
— Она и так в этом не сомневается, я уверен.

Дома Ямамото укладывает Гокудеру на заранее разложеный диван. Он не просыпается.
— Посидишь с ним?
Тсуна кивает, и Ямамото спускается вниз, где его уже ждет отец. Стоит, скрестив руки на груди и хмурится:
— Ну и что это сейчас было?
Ямамото садится за стол и рассказывает. Рассказывает все с самого начала и до того момента, как они с Тсуной зашли в дом и, даже не поздоровавшись, бросились наверх. Ямамото рассказывает все, со всеми деталями и мыслями. Тсуеши внимательно слушает, пока он не замолкает.
— Дело твое, конечно, но ты подумал, что ты делаешь?
— Да. Я знаю, что мне будет тяжело, что я ничего не смогу для него сделать, что...
— Я не об этом. Вот заладил – он мне нужен, он мне нужен. А ты о нем подумал?
— О нем? – удивляется Ямамото.
— Ты же сам сказал, что ему остался месяц.
— Уже меньше.
— Неважно. Ему остался месяц и это факт, который ты изменить не можешь. И все равно ты лезешь. Лежал бы он себе в больнице, ненавидел бы реальность, видел свои сны. Ушел бы спокойно, ни о чем не жалея. А ты приходишь и даешь ему надежду на то, чего нет.
Ямамото молчит. Об этом он действительно не думал.
— Такеши, я понимаю, что ты хочешь как лучше. Но ты и его не вытащишь, и себя угробишь. И я на это смотреть не хочу. Указывать тебе я не собираюсь, взрослый уже. Но если ты хотел мое мнение, то я против. Хотя, что уж там, поздно уже мне возникать. Делай уж, что начал.
— Я думаю, что это неправильно, — Ямамото встает. — Я думаю, что шанс еще есть, пусть и крошечный, но есть. И пока я так думаю – я буду пытаться, пока не получится.
— Такеши?
— Ну не могу я так, не могу. Может, ты и прав, но если не попробую – сам буду себя ненавидеть.

Гокудера не просыпается до утра. Всю ночь Ямамото лежит рядом, держит пальцы на его шее, пока не затекает рука. Это глупо, но ему от чего-то страшно, что сейчас этот тихий стук сердца исчезнет, сейчас он больше не услышит почти неуловимое дыхание. Он не знает, что будет делать, если это случится. Знает, что этого случиться не должно, по крайней мере не сейчас, но все равно не может успокоиться. Пытается задерживать дыхание, чтобы лучше слышать, как дышит Гокудера. Злится на собственное сердце, стук которого боится перепутать с пульсом Хаято. Придвигается ближе, боится лишний раз потревожить и безумно хочет разбудить, чтобы еще раз услышать его голос и посмотреть в глаза. Сам Ямамото засыпает только под утро и на пару часов.
С утра Гокудера просыпается. Оглядывается, но вопросов не задает, словно знает, где он.
— Будешь есть?
— Суши? — угадывает Гокудера, Ямамото кивает. – Тащи.
От сердца отлегло – если бы Гокудере было действительно плохо, есть бы он не стал. Правда, после этого он опять засыпает почти на весь день.

[Анончик]

Ямамото теперь постоянно может быть рядом. Гокудера не возражает. Он все такой же тоскливо-тихий и ничего не хочет делать. Иногда он безразлично смотрит телевизор, и то, Ямамото кажется, что он смотрит не столько то, что показывают, сколько что-то свое, где-то там, за экраном, чего другим людям увидеть просто не дано. Пару раз Ямамото удавалось уговорить его спуститься вниз, во двор. И Гокудера спускался, сам, вцепившись руками в перила и закусив губу. Ямамото вообще думает, что на улице Хаято нравится намного больше, чем в помещении. Но неуклонно холодает и выходить получается все реже и реже.
Ямамото спит с ним на одном диване, прижимая к себе, и Гокудера не возражает. Сам подвигается ближе и кладет голову Ямамото на плечо.
Ямамото теперь ни о чем не спрашивает Гокудеру. Хочет, что бы он сам у него что-то спросил. А Гокудера молчит и от этого становится не по себе. Неужели Ямамото ему вообще не интересен?
А потом Гокудера спрашивает. Долго мнет руками одеяло, смотрит куда-то в сторону, и все-таки спрашивает:
— Ты не рассердишься, если мы поговорим про то, что с мной происходит?
Ямамото подсаживается ближе:
— Конечно нет, если я смогу чем-нибюдь помочь, я буду только рад, — и улыбается.
— Понимаешь... – Гокудера прижимает ладонь ко лбу и долго не может подобрать слова. – Я не могу. Ты мне снишься теперь постоянно, весь такой нормальный и... Ну, мне нравятся эти сны. А ты на самом деле тупой идиот, на которого мне наплевать и вообще я тебя терпеть не могу, и находиться рядом не могу с таким, какой ты на самом деле. Нет, не то говорю...
Ямамото ждет. Гокудера вздыхает и продолжает:
— Я подумал, что эти сны – это мое наказание. За то, что всегда все сам пытался сделать, что никого не слушал. Никому не доверял, я даже Десятому не все рассказывал. И вел себя в итоге... По-идиотски. Подставлял людей, которые мне важны. А тут я никуда не могу деться, убежать не могу, скрыть от тебя ничего не могу... – Гокудера низко опускает голову, так что светлые пряди закрывают его лицо. – И, в общем, я как-то с этим смирился, а потом я просыпаюсь и чувствую себя совершенно так же, как и здесь, хотя ты там совершенно этого не стоишь и бесишь меня.
Ямамото злится и сам не понимает, почему. Потому что только что он услышал множество нелестных эпитетов в свой, по-сути, адрес? Потому что Гокудера до сих пор считает его просто сном? Или? Он что, ревнует? Ревнует кого? Себя? К галлюцинации? К галлюцинации, у которой его имя, у которой его лицо. К самому себе?
В конце-концов, Ямамото – психиатр. Он сам решил не говорить Гокудере, что тот просто сумасшедший – Ямамото сам не хочет об этом думать. Решил играть. И сейчас Гокудера попросил у него совет, сбивчиво и невнятно, но попросил, и Ямамото нужно забыть о своих проблемах и помочь, он ведь этого хотел?
— Даже не знаю, — Такеши рассеяно чешет затылок. – Ну, ты же говорил, что он с тобой в одном классе, значит ему тоже четырнадцать?
— Да.
— А мне двадцать четыре, ну конечно за такое время люди меняются.
— Значит, мне нужно просто подождать? – удивленно спрашивает Гокудера, но тут же снова его лицо принимает обычное выражение. – Спасибо.
И тут Ямамото не выдерживает. Хватает Хаято за запястье и сжимает сильнее обычного. Гокудера дергается, его напугали такие перемены, его напугало выражение лица Ямамото, который наклоняется к нему и, глядя прямо в глаза, раздраженно говорит:
— Хватит уже. Я – не сон. Я – не тот человек, про которого ты говоришь. И я не хочу им быть. Я не хочу быть для тебя просто сном, понятно? Я – это я, нравится тебе это или нет.
Гокудера смотрит на него расширившимися от непонимания и удивления глазами. Ямамото успокаивается и начинает винить себя, за то, что не сдержался. Что высказал ему все, и как высказал! Он хотел, чтобы после больницы Гокудера почувствовал себя хоть немного более свободным, но сам же начал на него давить. Сам не может его отпустить, и если тот захочет уйти – привяжет к кровати и сам будет колоть ему снотворное, лишь бы просто лежать рядом и не отпускать. Никогда.
— Прости меня, — Ямамото отпускает руку и просто тихо гладит пальцы. – Пожалуйста, прости, я сорвался, — он садится еще ближе и обнимает Гокудеру. – Я не хотел. Просто я люблю тебя.
— Я знаю, — говорит Гокудера и прижимается к нему.

Гокудера поднимает голову и Ямамото целует его, запускает руки под свою же собственную футболку, которая кажется на подростке почти что платьем, гладит спину, чуть сильнее нажимая пальцами на тонкую кожу.
Гокудера выдыхает рвано и дергает Такеши за ворот, сам не в состоянии его раздеть, но явно намекая на это. Ямамото молча соглашается с ним и начинает раздеваться. Хаято тянется к нему, утыкается куда-то в шею, вдыхает глубоко, словно пытается прочувствовать его запах и запомнить его.
— Ты уверен? — шепчет Ямамото и Гокудера кивает, ложится на спину, раскидывая руки в стороны и ждет.
В комнате полумрак, но даже так Ямамото видит его глаза: требующие, искренне желающие его и живые. Но Ямамото боится. Боится сделать ему больно, оказаться таким же, как и те, другие, что прикасались к Хаято до него. Наклоняется к нему и осторожно ведет рукой по груди и животу, лишь бы не сразу, лишь бы не спугнуть. И, опускаясь ниже, чувствует – Гокудера ему не врет. Он действительно хочет его. Он действительно сейчас в состоянии ему отдаться.
Ямамото снова целует его, нежно и невесомо, едва прикасаясь губами. Гокудера выгибается под прикосновениями, дышит чуть чаще. То прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям, то отстраняется и смотрит внимательно, изучающе. Сам, чуть напрягшись, разводит пошире ноги и Ямамото больше не может этого выносить.
— Больно? – спрашивает он, когда входит, и Гокудера недовольно вертит головой.
Требует заткнуться и не отвлекаться – понимает Ямамото и начинает двигаться. Гокудера под ним выдыхает со стоном при каждом движении, цепляется за него руками. Он хочет быстрее и глубже, но Ямамото боится совсем потерять голову. Он и так на грани, от покрасневших щек, тихих всхлипов, такого горячего тела в его руках. Но уже через пару минут он чувствует, как дрожат закинутые ему на талию ноги Хаято и отстраняется.
Гокудера хочет что-то сказать, но Ямамото его снова целует и переворачивает на бок, прижимая к своей груди. Входит в него снова, уже не сдерживаясь, чуть прикусывает кожу на шее и забывается, пока Гокудера стонет, переплетая свои пальцы с его, прижимаясь к его руке губами, пытаясь двигаться ему навстречу. Окружающий мир сужается до крошечной точки пространства и все кроме этих двоих перестает существовать.

Гокудера теперь просыпается сразу. Распахивает глаза, потягивается, раскидываясь на диване и тут же ищет Ямамото – глазами, руками, всем телом прижимается сразу и тянется за поцелуями. Ямамото не жалко, он и сам готов не вылезать из кровати, проводя рядом с ним дни, недели или сразу несколько жизней, но продолжает относиться к нему ласково и бережно, отдавая как можно больше и как можно меньше прося взамен. Зато теперь у него появился отличный довод, чтобы уговорить Хаято поесть. Гокудера фыркает и зовет его шантажистом, но слушается. Больше не прячет глаза, больше не пытается спрятаться сам, убежать куда-то, где его никто не найдет и не увидит, и просто там умереть. Ямамото улыбается ему, он действительно почти что счастлив. Почти что – потому что он все-таки врач, и думает и о том, что при всем видимом улучшении, это всего лишь крошечный шаг, который было невыносимо трудно сделать и следующие будут еще сложнее.
Гокудера теперь говорит больше и живее. Вот только говорит до сих пор о своих снах. И вернуть его оттуда, понимает Ямамото, задача невыполнимая.
И все чаще, засыпая рядом с Гокудерой и слушая уже по привычке его дыхание, Ямамото думает, что сам хотел бы видеть те же сны. Быть с ним и там, видеть то, что видит он. Хотел бы. Очень хочет, но это тоже не получится никогда.

***

— Это и есть десятый босс Вонголы?
— Все равно надо быть осторожнее, я слышал, он и его хранители – не так просты, как кажутся на первый взгляд.
— Все равно они все – еще дети.
— Но даже Вария...
— Заткнись! Даже если ты тут расплачешься и обделаешься от страха, я не поменяю своего решения. Как только будут закончены все приготовления, мы нападем. Они еще ничего не подозревают, так что я чувствую, победа будет легкой.
Послышался тихий смех и две тени скользнули по тратуару и исчезли в ночи.

[Анончик]

Часть 7

Шторы задвинуты, чтобы свет уличных фонарей не проникал в комнату. Стоит тишина, нарушаемая только тиканьем часов где-то на кухне. Их слышно, только если напрячь слух и сосредоточиться, без этого звук растворяется в монотонном гуле города, который звучит безостановочно, из-за чего давно уже стал незаметным и неслышным. Гокудера не сосредотачивается, просто утыкается носом в подушку, спросонья не сразу понимая, что это просто подушка, а не Ямамото, рядом с которым он только что лежал. Вздыхает и поправляет почти полностью сползшее на пол одеяло, устраиваясь под ним поудобнее – в комнате прохладно.
Там, во сне, он только что чувствовал Ямамото внутри себя, его руки на своем теле и его дыхание у себя на коже. Там он только что кричал и вцеплялся в его руки, а здесь, наяву, тело все еще требует разрядки. И Гокудера не видит причин себе в этом отказывать.
Он приспускает пижамные штаны и одной рукой обхватывает член, но это совершенно не то, чего ему хочется. Тогда он кладет другую руку себе на задницу и сжимает, пытаясь представить себе, что это Ямамото. Не похоже, у Ямамото из сна ладони широкие и горячие, а пальцы длинные, и когда он так делает, Гокудера невольно замирает.
Гокудера приставляет палец к отверстию и пытается протолкнуть его внутрь, но получается больно и неприятно. Там, во сне, Ямамото всегда входит в него быстро и просто, движется в нем легко. Там на тумбочке возле кровати всегда лежит смазка, про которую никогда не забывает тот Ямамото. Здесь Гокудера об этом даже не задумался.
Но болезненность только обостряет ощущения, заставляет тихо постанывать и вцепиться в подушку. Гокудера добавляет еще один палец и пытается двигать не рукой, а бедрами, чтобы казалось, что это он сам насаживается, принимая в себя Ямамото.
Там, во сне, было легче. Там Ямамото просто прижимал его к кровати своим телом, придерживал руками, осторожно, но так, что вырваться не получилось бы, даже если бы Гокудера этого захотел. И это кружило голову не меньше всего остального. И у Ямамото в руках становилось намного проще перетерпеть неприятные ощущения, а затем полностью отдаться удовольствию.
От этих мыслей Гокудера выгибается, стонет и кончает. Рассеяно пытается отодвинуться от мокрой лужицы на кровати, вытирая руки о простынь.

Гокудера переворачивается на другой бок и в поле его зрения попадают светящиеся цифры часов. Что-то с ними не так. Гокудера полминуты пытается понять, что вообще это такое и почему оно ему не нравится, а потом понимание появляется внезапно и заставляет его слететь с кровати, подскальзываясь и ударяясь об шкаф, за который он пытается уцепиться, чтобы удержаться на ногах:
- Да я же проспал!
Если выбежать из дома вот прямо сейчас – можно еще успеть. Успеть на занятия, но Десятого встретить уже не получится. Гокудера быстро одевается, хватает на ходу сумку. Ругаясь сквозь зубы на идиотский замок, закрывает дверь и слетает вниз по лестнице, прыгая сразу через три ступеньки. Бегает он быстро. А опаздывать – ненавидит.

Он успевает добежать до школы, поздороваться с Десятым, хрипло, сбивчиво и безуспешно пытаясь выровнять дыхание. Отмахнуться от Ямамото. Настоящий Ямамото его больше не раздражает, теперь Гокудера спокойно может сделать вид, что его нет, пойти, сесть на свое место, даже не доставая тетрадок, положить голову на парту и закрыть глаза. Вот бы еще поспать.
Он согласен. Абсолютно согласен с тем, что тот Ямамото из сна ему сказал. Что они разные. Ну и что, что они похожи, мало ли в мире похожих людей, а сознание иногда выдает такое, что и вообразить себе трудно. Снились же Гокудере монстры и инопланетяне, которых тот видел только на картинках. Снились люди, которых он никогда не знал. Снились же. И, например, Десятый, когда тот ему снился, был совершенно сам на себя не похож. Гокудера просто там во сне знал, что вот это порождение его фантазии – Десятый, хотя во сне не видел лица и даже не слышал голоса, или те вообще были чужими и к Десятому не имели никакого отношения. Сны – вообще штука странная и мало изученная. А во всякие толкования и сонники Гокудера не верил.
Ну подумаешь, снится ему Ямамото. Ну и пусть ярко и четко, пусть он там живой и теплый, пусть, приложи Гокудера руку к его груди, он услышал бы стук его сердца. Сны иногда бывают удивительно реальными, только просыпаясь, ты понимаешь – а ведь это был просто сон. Иногда, это радует – этот кошмар наконец закончился, можно о нем забыть. А иногда, вот как сейчас, - огорчает. Было бы так хорошо, если бы тот Ямамото был рядом. Ждал его не во сне, а у него дома. Приносил бы ему не иллюзорный, а самый настоящий завтрак в постель. И по-настоящему касался губами краешка губ, когда Гокудера просыпался. Просыпался по-настоящему рядом с ним.
С другой стороны, Гокудера знает, что если бы не было всех тех кошмаров, не было бессонных ночей и страха – и всего этого не было бы у него даже в мыслях. Будь тот Ямамото в настоящем – Гокудера никогда не попал бы в психушку, его никогда не пришлось бы жалеть. И, будь Ямамото настоящим – Гокудера никогда бы его не заметил, даже не подумал бы обратить на него хоть каплю внимания, не то, чтобы открыться ему и позволить прикоснуться к себе.

[Анончик]

Поэтому Гокудере остается только спать. Но заснуть не получается. Последнее время Гокудера вообще много спит – наверстывает упущенное. Синяки под глазами практически стерлись, движениям вернулась легкой и резкость. Исчезла постоянная усталось и Гокудера больше не чувствует себя разбитым. Наоборот, ему стало труднее уснуть, поэтому около кровати валяется открытая пачка снотворного – не сильного, но Гокудере достаточно, что бы просто засыпать вечером, как только его голова касалась подушки.
В школе он сидит весь день, разочаровано думая обо всяких отвлеченных вещах. Ему хочется сорваться и броситься домой, залезть под одеяло, закрыть глаза и черт с ним со всем остальным.

На улице моросит осенний дождь. Тсуна долго копается в сумке на пороге школы, пока Гокудера и Ямамото стоят рядом.
- Ой, я зонтик в кабинете забыл, извините, я...
- Десятый, я сейчас принесу! – кричит Гокудера уже из здания. – Я быстро!
Все равно надо куда-то тратить скопившуюся энергию, а если это еще способно принести пользу – так это вообще замечательно. Гокудера забегает в кабинет и подходит к парте Десятого. Зонтик лежит на стуле, забытый и даже какой-то печальный. Гокудера уже протягивает руку, что бы его взять, но слышит, как дверь в класс захлопывается за его спиной.
Он едва успевает инстинктивно наклониться, как у него над головой что-то свистит и ударяется в противоположную стену. Гокудера перепрыгивает через парту, опрокидывая её, и крышка мгновенно усеивается отверстиями от пуль. Гокудера поднимает руку и с ужасом понимает, что колец на пальцах нет.
В классе совершенно некуда бежать. Враг стоит у двери, а Гокудера, уворачиваясь, оказался в самом углу кабинета. Следующая очередь приходится точно по стеклам, но не выпрыгивать же в окно с третьего этажа. Хаято снова ныряет под парты, успевая мельком оглядеть своего преследователя. У мужчины в руках какое-то подобие автомата, вот только вокруг него Гокудера видит огонь и он готов поклястся, что это пламя посмертной воли. Пламя урагана. Такое же пламя вспыхивает и тут же угасает на патронах, которыми щедро усыпан пол вокруг.
Сражаться без кольца – просто пойти и подписать себе смертный приговор. Но сидеть под партами, прыкрыв голову руками, и ждать, пока следующий выстрел попадет в цель – невыносимо. Гокудера достает динамит, который таскает с собой последнее время лишь по привычке. И просто отправляет все, что у него с собой было, куда-то в сторону, где по его предположению должен находиться враг. Звуки выстрелов сообщают, что шашки были уничтожены еще в полете, а потом все-таки раздается взрыв. Но выглядывать Гокудера не торопится – это не значит, что он попал.
Следующее, что он слышит – короткий звук борьбы, лязг металла и звон разбиваемого стекла. Парту над ним опрокидывают с ноги:
- Так это ты разрушаешь мою школу, травоядное?
В класс вбегают взволнованные Тсуна и Ямамото.
- Гокудера, ты в порядке?
Гокудера сидит на полу, низко опустив голову.

В кабинете Дисциплинарного комитета светло, из-за проникающих в окна лучей заходящего солнца. Они рисуют на стенах радужные розовые полосы, но людям, сидящим там, совсем не смешно.
- Гокудера, у тебя что-то с рукой?
Ямамото спрашивает всерьез обеспокоеным голосом. Гокудера только отмахивается. Руку он действительно прячет, потому что не хочет, чтобы заметили отсутствие колец. Простить можно все что угодно, но это... Гокудера сам себя простить не в состоянии, и думает, что не простит уже никогда.
- Хибари, ты точно уверен?
- Да. У этого ублюдка точно было пламя. Очень слабое, но пламя.
- Хм, – Реборн наклонил голову, спрятав глаза в тени шляпы. – Это плохо.
Тсуна тихо стонет, закрыв лицо. Гокудера смотрит на него, и все внутри переворачивается. Нет, то, что он забыл кольца никак не связано с нападением, но Гокудера сам по себе был склонен к самоистязанию. И не видел в этом ничего плохого. Уж точно это лучше, чем считать себя расчудесным и продолжать совершать ошибки, как будто так оно и должно быть.
- Реборн-сан, - наконец тихо спрашивает он. – Но ведь в нашем времени еще не должно быть коробочек.
- Это меня и беспокоит. Похоже, что кто-то, кто тоже получил воспоминания о будущем, решил воспользоваться этим здесь. Очень смахивает на Верде или Вайпера, это в их духе.
- Но ведь у Мельфиоре было множество подчиненных, они могли тоже получить воспоминания?
- Но они не смогли бы воссоздать настолько сложную систему. Так, - Реборн поднялся на ноги. – Я это проверю, а ваша задача – хотя бы дожить до моего возвращения.

Гокудера старался снимать кольца как можно реже. Кроме их несомненной практической пользы, ему и самому было приятно их носить – они были замечательным символом его причастности к чему-то важному, настоящему, имеющему для него значение и смысл. Но все-таки, кольца Вонголы – это кольца, причем немаленькие. Гокудера постоянно то задевал ими какой-нибудь косяк, неудачно махнув рукой, то цеплялся ими за одежду. В них было довольно проблематично спать, мыть посуду и мыться самому, при том, что Гокудера панически боялся их уронить в сток. И, вернувшись домой, Гокудера тут же бросается в ванную, где на полочке действительно лежит забытое кольцо Ури. Кольца Урагана рядом с ним нет.

[Анончик]

Часть 8

Ямамото слышит шуршание одеяла и поднимает голову от книги, которую читает. Гокудера садится в кровати и закрывает лицо руками.
— С тобой все в порядке? – Ямамото подбегает к нему, заметив, как у него снова дрожат плечи. Протягивает руку, гладит по щеке, перебирает пряди волос.
Гокудера смотрит на него невидящими глазами и срывающимся голосом произносит:
— Что я наделал. Ямамото, я...
Вцепляется в свои волосы и тянет их так, будто хочет вырвать. Ямамото обнимает его, прижимает к себе, пытается хоть как-то успокоить, потому что больше говорить Гокудера не в состоянии – только стонет тихонько, как будто плачет. Но так только кажется, Ямамото знает, что плакать Хаято не станет ни за что.

Через полчаса, три стакана воды и две сигареты, за которыми Ямамото согласился сходить в магазин, к Гокудере возвращется способность изъясняться.
— Ты везде искал?
— Да, я перерыл всю квартиру, его нигде нет. И еще они всегда лежали в одном месте, я их вместе носил, а сейчас одно есть, — Гокудера смотрит на собственную руку, на которой сейчас нет ничего. – А второго нет.
Ямамото пожимает плечами. Если бы Гокудера потерял что-то настоящее – возможно, он кинулся бы помогать это искать, ну или на худой конец притащил бы ему все кольца, которые смог бы достать во всем мире. Но Гокудере нужно одно определенное, которого не существует и не существовало никогда. И здесь Ямамото ничем не может ему помочь. Только накрывает тонкую кисть своей ладонью.
Гокудера снова молчит и смотрит в пустоту, низко опустив голову:
— Лучше бы меня не было. Я всем приношу только неприятности.
И Ямамото не сдерживается и спрашивает, хотя вовсе не надеется на то, что ему понравится ответ:
— А ты не хочешь остаться здесь?
— А что мне здесь делать? – горько усмехается Гокудера.
— Останься со мной.
— Я и так с тобой, идиот.
И Гокудера тянется к нему, обнимая.

Ямамото целует бледное острое плечо спящего Гокудеры и поправляет одеяло. Гокудера снова спит беспокойно, нахмурившись. Отходить от него не хочется, но Ямамото спускается вниз, где за столом его уже ждет Тсуна. Перед Савадой чашка с чаем, от которого поднимается пар.
— Что-то случилось? – Ямамото действительно удивлен.
После того, как они забрали Гокудеру из больницы, Тсуна ему ни разу даже не звонил. А теперь вид у него был обеспокоеный.
— Извини, что я лезу, просто ты сам просил помочь и я подумал... В общем, я кое-что узнал насчет Гокудеры.
— Да?
— Помнишь, он рассказывал про Дино?
— Каваллоне?
— Да. В общем, этого Дино знает мой отец, они познакомились, когда он был в командировке в Италии. Потом Дино приезжал сюда пару раз, гостил у нас и он ко мне довольно неплохо относится. Поэтому я ему позвонил. Сейчас он работает в министерстве и у него достаточно неплохие связи, так что я попросил его навести пару справок. И... Это что-то невероятное. Он действительно учился в элитной школе и у него был одноклассник Супербия Сквало. То же самое с остальными именами. Все в точности, как он рассказывал, только без мафии и всяких волшебных штучек. Даже есть компания Вонгола, Дино сказал, у них там даже пара магазинчиков есть с таким названием. И Вария есть, и Джиглио Неро.
— А что с Гокудерой? – перебил Тсуну Яматото.
— Короче говоря, существует все. Кроме одного человека.
— Кроме Гокудеры.
— Именно. Никакого Гокудеры Хаято никогда никто не видел. Он сказал, что некоторое время назад прилетел в Японию, но это просто нереально сделать незамеченым. А за последние пять лет границу не пересекал никто с таким именем и даже с похожей внешностью.
Тсуна замолкает и крутит в руках чашку. Ямамото тоже молчит.

Было легко думать, что Гокудера – просто пропавший ребенок. Что его слова – просто совпадения и ничего больше. Тогда можно забыть обо всем этом и просто быть рядом, надеясь, что однажды все как-то само собой пройдет и станет неважным и забытым. Но заниматься откровенным самообманом во много раз трудней. Непонятно: что, как, почему. И Ямамото знает, что никогда ответов на эти вопросы он не получит. Он может только ждать и пробовать раз за разом пробраться туда, за границу, отделяющую сны от реальности. Что бы там схватить Гокудеру, вытащить в реальность и больше не отпускать. Но там, во сне, что-то держало его сильнее и от этого было очень обидно.

Тсуна уходит и Ямамото возвращается наверх. Гокудера спит, свернувшись под одеялом клубочком – на улице становится все холоднее и холоднее, солнце показывается все реже, а на деревьях почти не осталось листвы. Дом хорошо отапливается, но Гокудера все равно мерзнет, а последнее время и не одевается вовсе. Если Ямамото и удается его уговорить, одежда все равно через мгновение оказывается на полу в перемешку с вещами Такеши. Тот думает, что это очень мило, но все равно беспокоится и прижимает Гокудеру к себе покрепче, а если приходится отходить – накидывает поверх одеяла плед.

Гокудера шумно вдыхает и приоткрывает глаза. Сейчас они у него такие грустные, он смотрит с такой тоской, что Ямамото становится трудно выдерживать его взгляд. Но приходится, потому что он действительно хочет разделить с Гокудерой все, и даже эту иллюзорную и ненастоящую печаль.
— Привет, — улыбается Ямамото и отодвигает пепельные пряди с лица Гокудеры. – Кушать хочешь?
— Нет. – Хаято притягивает к себе голову Ямамото и тихо произносит в самое ухо. – Я хочу тебя.
Ямамото дотрагивается губами до тонкой венки на шее, чувствуя как Гокудера вздрагивает от прикосновения.
— Тогда съешь что-нибудь.
— Не хочу.
— А надо. Где ты силы брать будешь?
— Ямамото, — Гокудера отстраняется и хватает его за плечи, пристально глядя в глаза. – Пожалуйста, просто возьми меня. Я хочу забыться.

[Анончик]

Часть 9

Время движется вперед, бесконечно и неумолимо. Самое идиотское изобретение человечества: когда ты никуда не спешишь, оно тянется долго и нудно, делает ожидание невыносисмым. Но стоит только появиться какой-нибудь проблеме, как оно резко срывается с места, уносясь с такой скоростью, что догнать его кажется невозможным и жизнь превращается в бесконечную череду опозданий.
Иногда Гокудере очень хотелось его остановить. Чтобы весь мир вокруг замер, смолкло бесконечное тикание часов и стрелки остановились, пока он спокойно пойдет и сделает все, что нужно. Чтобы никто не мешал, никто никуда не подгонял, а потом еще осталась бы возможность отдохнуть немного, перед тем, как стрелки снова завертятся.
Но время определено и едино – в сутках двадцать четыре часа, в часе шесдесят секунд, а в квартире кошмарная помойка, разбирать которую у Гокудеры нет ни малейшего желания.
Он перерыл все вещи несколько раз, но кольца так и не нашел. В итоге все оказалось сваленным как попало, и, стоило только подумать, что это надо убрать, как Гокудерой овладевала жуткая тоска. Еще можно жить, постоянно поддерживая вокруг относительный порядок, в котором тебе самому комфортно, но для какой-то глобальной уборки настроение было явно неподходящее. И Гокудера бесцельно бродит по квартире, время от времени спотыкаясь об раскиданные вокруг одежду, динамит, книги...
Кроме того, Гокудеру весьма напрягает, что после нападения Реборн так и не появился. Случиться с ним точно ничего не могло, это же сильнейший убийца. А вот с ними – вполне. Дни проходили так, как будто ничего не происходило, но между хранителями повисло гнетущее молчание, и даже Ямамото сидел на уроках и переменах тихо, задумчиво глядя в окно и даже не пытаясь разрядить атмосферу. Десятый откровенно паниковал, а Гокудера, в принципе, не был в состонии говорить что-либо воодушевляющее. После занятий они так же тихо сидели вместе где-нибудь, но, в конце концов, приходило время расходиться по домам. Гокудера ни капли не сомневается, что Десятый сам в стоянии себя защитить, но все равно, пока там был Реборн – было как-то спокойнее. А, может быть, его напрягает больше собственная бесполезность.

Реборн появляется через неделю, когда они втроем – Тсуна, Гокудера и Ямамото – сидят у Савады дома. И не один.
— Ну подумаешь, продал я этим идиотам информацию, — Маммон говорит недовольно и торопливо. – Ничего я не нарушал, а они очень хорошо заплатили.
— Кто?
— Да какая-то мелкая семейка, сказали: «Хотим убить Саваду Тсунаеши и захватить Вонголу». А мне-то что?
— Ну почему меня опять хотят убить?! – Тсуна, чуть не плача, закрывает лицо руками.
От этого внутри у Гокудеры колет неприятно, но еще недостаточно.
— Вот-вот, — кивает Маммон. – Его и так все хотят убить. Подумаешь, одним меньше, одним больше.
За эти слова он получает полный ненависти взгляд Тсуны.
— Не это важно, — перебил его Реборн. – А то ты сам не знаешь, почему этого нельзя было делать. Плевать, что случится с никчемным Тсуной, но ты не мог просто так взять и дать кому-то кольца.
— Что? Ничего я им не давал!
— Тогда откуда у них было пламя посмертной воли?
— Не знаю! Я просто сказал, что такое есть, ничего я им не давал, у них бы денег на это не хватило. И вообще, мне пора.
— Погоди-ка. – Реборн хмурится. – У них кольца свои были?
— Без понятия.
— Тогда что они спрашивали?
Маммон вздыхает:
— Спрашивали, есть ли какое-нибудь новое оружие, которым был бы шанс уничтожить Десятого и его хранителей. Я рассказал про коробочки, все, больше они заплатить не смогли.
— Сказал, как их сделать?
— Рассказал, кто занимался их созданием и что существуют чертежи. Пусть сами ищут. Все, я могу уже идти? Вы у меня отнимаете слишком много времени.
Маммон обводит взглядом всех присутвующих. Все молчат, и, расценив это как согласие, аркобалено растворяется в воздухе.
— Реборн? – Тсуна растеряно смотрит на репетитора. – Они, правда, могли так быстро создать коробочки в нашем времени?
— Коробочки может и могли, если действительно нашли чертежи. А вот использовать их... Я так понял, про пламя им Вайпер не обьяснял ничего.
Реборн замолкает и в комнате снова повисает тишина. Гокудера смотрит на Десятого, а тот смотрит куда-то в пол.

— Они про него знали.
— Гокудера?
Гокудера произносит первую фразу, а дальше ничего сказать не может, жалеет, что начал, страшно даже, что будет. Реборн скажет, что он их подвел и отправит обратно в Италию, Десятый будет разочарован, ничего ему не скажет, но и возражать не станет. Возможно, даже обрадуется, что Гокудера исчезнет из его жизни, не будет больше навязываться, раздражать, кидаться на всех, заставляя за себя переживать. Найдут кого-нибудь получше, почему бы и нет? Он же проиграл тогда Бельфегору, он до сих пор сомневается, где-то там глубоко в душе, а правильно ли он здесь? А достоин ли? Он хранитель только ради Десятого, из-за Десятого и благодаря Десятому. И жив только из-за него. А стоит ли?
Но он хочет. Очень сильно хочет остаться. Хочет пытаться дальше, хочет наконец прекратить сомневаться и идти вперед. И хочет когда-нибудь победить, доказать всем и самому себе, что все не напрасно. Но, видимо, одного желания недостаточно.

Гокудера опускается на колени, медленно наклоняет голову, так что светлые пряди почти касаются пола. И говорит, тихо и сбивчиво:
— Десятый, простите. Это все из-за меня. Если захотите меня выгнать – я не буду возражать, я действительно виноват, можете меня убить, я... Я потерял кольцо.
Тишина почти звенящая, Гокудера зажмуривается, слышит только бешеный стук собственного сердца. Сейчас. Вот сейчас...
— Эээ, да не переживай ты так, Гокудера-кун, — Тсуна нервно смеется. – Я вот кольцо теряю каждое утро, и если бы не Реборн, я бы вообще его не нашел.
— Нашел чем хвалиться, никчемный Тсуна, — ворчит Реборн, но совсем не зло и не расержено.
Они правда не злятся?
— Действительно, — у Ямамото снова такой же глупый веселый голос, как до того, как все это началось. – Я вот однажды вообще кольцо в унитаз уронил.
— Это не смешно! – Гокудера ругается, но поднять голову все еще боится.
— Да ладно тебе, — Ямамото смеется уже в голос. – Со всеми бывает.
— Ну, теперь все встало на свои места, — как-то даже слишком довольно произносит Реборн.
Гокудера поднимает голову, смотрит на Десятого. Тсуна растерян, но тоже улыбается. Словно не только у Гокудеры как камень с души свалился, но и царившее до этого напряжение куда-то исчезло. И больше не страшно, потому что Гокудера им верит, а они верят ему.
— Почему ты сразу не сказал? – спрашивает Ямамото.
— И правда. Ты из-за этого так переживал?
— Но ведь... – Гокудера снова опускает голову, но Десятый садится рядом:
— Нет-нет, правда, ничего страшного! Надо было просто сказать, мы бы помогли найти. Мы же твои друзья.
— Конечно! Не стоило так себя выматывать, на тебя страшно смотреть было.
Никто не говорит, что если бы не Гокудера – никаких проблем бы не было. Никто его ни в чем не обвиняет. И от этого и легко и очень стыдно одновременно. Гокудера просит прощения, уже за все, за вранье, за молчание, да вообще за все, что приходит ему в голову, и никак не может остановиться.

— Все, хватит.
Гокудера поднимает голову и смотрит на Реборна, который стоит на столе, и вид у него решительный.
— Теперь план действий очевиден. Если кольцо у нападавших – его не составит труда обнаружить. Наверняка, их убежище где-то рядом. Как только будет ясно их точное местонахождение – я вам его сообщу. Но разбираться с ними вы будете без меня.
Тсуна кивает.
— Отлично! – Ямамото поднимается, закидывая на плечо Шигуре Кинтоки. – Тогда я пойду готовиться!
Реборн смотрит на Гокудеру, который тоже вскакивает.
— Я тоже пойду!
— Без кольца?
— Плевать!
— Но если с тобой что-нибудь случится? – Десятый беспокоится, но Гокудера отступать не собирается.
— Я его потерял и буду его искать. Это итак... Короче, я просто пойду, я не буду никуда влезать, а когда мы найдем кольцо, то я смогу вам помочь, хорошо?
Тсуна смотрит скептически, но Реборн соглашается:
— Тогда все. Поставьте в известность остальных хранителей – пусть будут готовы.

[Анончик]

Часть 10

Ямамото снимает ботинки и поднимается наверх, шурша пакетом. Пока он ходил в магазин, Гокудера встал и подошел к окну, и теперь сидит на подоконнике, завернувшись в плед.
— Не замерз?
Гокудера отрицательно мотает головой и молчит. Ямамото наклоняется, убирает волосы с уха и осторожно целует светлую кожу на скулах. Хаято только вздыхает тихо, когда он осторожно лижет за ухом и вдыхает его запах. Гокудера больше не пахнет больницей, теперь его волосы пахнут чистым бельем, какими-то фруктами и мятным шампунем. А кожа пахнет Ямамото и немного, почти неощутимо – железом. Гокудера откровенно пахнет одуряющим, ненормальным запахом крови.
Гокудера молчит, и Ямамото вглядывается в его лицо и тут же беспокойно хватает за плечи, разворачивая к себе:
— Гокудера?
— Что?
— Хаято, посмотри на меня.
Гокудера поворачивает голову, но смотрит куда-то в сторону. Зеленые глаза, которые раньше светились каким-то печальным осенним теплом, пугают – пустые и широко распахнутые. Ямамото видит явственно тонкую пленку, затянувшую радужку.
Быстро проводит рукой перед лицом Гокудеры – зрачки не дергаются и никак не реагируют.
— Давно?
— Что давно? – не понимает Гокудера.
— Ты давно ничего не видишь?
— Недавно, — тихо отвечает Гокудера и вздыхает.
Нашаривает рукой на подоконнике пачку, достает сигарету и протягивает Ямамото вместе с зажигалкой:
— Помоги тогда уж.

Ямамото открывает окно и садится рядом, одной рукой прижимая Гокудеру к себе, а другой он держит сигарету, периодически поднося ко рту подростка, прикасаясь подушечками пальцев к сухим потрескавшимся губам.
— Что там?
— Где? – слова Ямамото даются с трудом.
— Ну, за окном. Что там сейчас?
Такеши не знает, куда себя деть. Все внутри выворачивается от этих вопросов, которые Гокудера задает совершенно спокойным голосом. Как будто это не с ним случилось, как будто это всего лишь мелкая неприятность, которая возьмет и пройдет через пару часов. Ямамото знал, что от такого количества лекарств это могло случиться, но все равно, когда что-то переходит из разряда «могло случиться» в разряд «уже произошло» — лучше не становится.
— Там... Ветки голые. Женщина с коляской прошла. На земле листья, уже совсем завявшие. Что еще... Ветра нет. Тихо так и спокойно совсем, но немного грустно, — Ямамото тоже грустно, но очень хочется найти слова, чтобы описать обычный вид для Гокудеры. — Небо серое, однообразное, тоже замерло как-будто и ничего нет – ни дождя, ни солнца. Пусто так, как будто мы здесь сидим вдвоем, а больше нет ничего вообще, только ты, я и двор с черными деревьями, которые уже собрались спать, но кровать им еще не постелили, и теперь они стоят и ждут. И ясно так, будто смотришь не в окно, а на нарисованную картинку.
— Понятно, — Гокудера откидывает голову ему на плечо и закрывает глаза. – Затишье перед бурей, значит.
И тихо смеется чему-то своему.

— Если ему стало хуже, верни его в больницу.
— Но! – вскидывается Ямамото, но Кудо смотрит уставшим и снисходительным взглядом:
— Не в это отделение. Если хочешь – вообще не в эту больницу. На тебя и твоего сумасшедшего друга и так накатали заявление. Вариантов куча, выбирать тебе.
В больничном парке тихо: время не для посещений, да и больные сами неохотно выходили на улицу в такую погоду. Только двое мужчин неторопливо прогуливаются по ровным подметенным дорожкам.
— Он не хочет.
Кудо хочет что-то сказать, но отмахивается. Затем все-таки говорит:
— Ну значит не хочет. Лекарства я тебе выдам, не вопрос.
— Спасибо.
Они останавливаются около проходной и Ямамото уже даже наклоняется, прощаясь, но замирает и смотрит в землю.
— Что-то еще хотел?
— Не знаю, — честно признается Такеши. – Я боюсь.
— Ну, ты сам все знал, когда начинал...
— Нет, я не этого боюсь. Я боюсь, что если он умрет – я исчезну.

Чем этот мир не сон, не иллюзия, которую просто боятся нарушить? Не может ли быть так, что люди веками живут с негласным уговором, никогда не пытаться разрушить выстроенные ими же самими границы? Это кажется совсем возможным, пока Ямамото стоит на остановке, разглядывая пустынную улицу. Ему уже кажется, что автобус никогда не придет, потому что это тоже часть огромной иллюзии, которая снится кому-то. Рядом с ним стоят две девушки, весело переговариваясь и быстро-быстро что-то печатая в телефоне. Ямамото смотрит на них и думает, что тогда границы этого мира очень близко к нему. Всего шаг в сторону – и начинается другой мир, их мир, где нет никакого Ямамото, никаких больниц, никакого мучительного ожидания. Единственное, что связывает их – автобус, который тоже может вовсе не существовать, потому что ничто не напоминает о нем, кроме знака автобусной остановки.
Когда автобус наконец приходит, мир кажется уже побольше.
Ямамото не знает, где кончаются эти границы. Наверное, они все – тонкие бледные веки со светлыми стрелочками ресниц. Когда они опускаются, закрывая серо-зеленую радужку, мир становится таким, какой он есть, без всяких вопросов и подозрений. Но когда они подняты, Ямамото может заглянуть за его края. Но не заглядывает, толи потому что боится того, что может там увидеть, толи просто дано это не каждому.

Гокудера выглядит уставшим, но целуется с удовольствием. Просто, без всяких задних мыслей и намеков на продолжение. Фыркает недовольно, когда Ямамото целует кончик носа, улыбается, когда щекочит дыханием шею. Ямамото тоже нравится дотрагиваться до теплой нежной кожи. От этих прикосновений становится легко и просто, совсем как сам Гокудера пожимает плечами – легко и просто. Подумаешь, я ничего не вижу. Подумаешь, кто-то придумал мне какие-то сроки. Подумаешь...
— Подумаешь, — Гокудера уже ожидаемо пожимает плечами.
Ямамото вздыхает. Гокудера выглядит совсем как обычно, только глаза смотрят в пустоту и Ямамото очень старается не обращать на это внимания. Тонкие руки как и прежде лежат на одеяле, нервно теребя ткань. Хаято облизывает губы обычным движением, откидывает назад отросшие волосы:
— Подумаешь, я же пережил.
Ямамото смотрит на него вопросительно, но потом спохватывается, что Гокудера больше его не видит и уже открывает рот, что бы спросить.
Гокудера немыслимым образом слышит его вопрос без слов:
— Когда умерла мама, я об этом даже не знал. Ну да, мне было три года, я вроде как и внимания обратить не должен был. А я помню. Я видел её совсем немного, но я помню даже в чем она была одета каждый раз. Знаешь, у меня омерзительная память на лица. Вот просто вообще не запоминаю. А её я помню так, как будто вот прямо передо мной стоит. Сначала мне это странным казалось, я вообще больше переживал, что мне ничего не сказали. Потом злился, на себя, на неё, за то, что я вот остался один, должен решать сам все проблемы, пока другие молокососы в песочницах играются. Я что, плохим стимулом был, чтобы жить дальше?
Голос у него дрожит и Гокудера замолкает. Ямамото ждет.
— А потом просто подумал, что так бывает. Что я, один такой несчастный в мире. Да полно, бывает и даже хуже. Просто надо прекратить себя жалеть и радоваться, что всего ничего – но было. Так получается, что иногда те, кто нам дороги, могут быть рядом совсем недолго. И ты ничего не можешь с этим сделать. Так жизнь устроена, если ты не заметил. Просто потом начинаешь больше дергаться, потому что боишься кого-то еще потерять. И я решил идти дальше и стараться больше никого не терять.
— Я тоже постараюсь, — обещает Ямамото.
— Я буду за тобой следить, — смеется Гокудера.

Волосы у Гокудеры мягкие, легкие. Ямамото нравится дуть на них и смотреть, как легко светлые пряди колышутся по одному его желанию. И цвет ему нравится, такой же легкий, воздушный. Совсем как он сам и такие же непослушные – загибаются у основания шеи, чуть прядь покороче – торчит в сторону. Ямамото нравится пропускать их у себя между пальцами, гладить, вдыхать запах, когда прикусывает Гокудере мочку уха. Гокудере нравится резко проводить руками по короткому «ежику» Ямамото и смеяться, что об него можно хорошо почесаться.
Ямамото смотрит на Гокудеру и думает, что ему действительно хорошо рядом с ним.

Ямамото где-то слышал, что по-настоящему любишь человека не тогда, когда хочешь засыпать рядом с ним, а когда хочешь рядом с ним просыпаться. И, когда он выключает свет и обнимает Гокудеру, Ямамото думает, что не может дождаться того момента, когда они проснутся. Рядом.
— Я люблю тебя, — шепечет он скорее по-привычке, думая, что Гокудера уже спит.
Но Хаято отвечает ему, так же тихо, но удивительно ласково:
— Я тоже тебя люблю.

[Анончик]

Часть 11

Начинать все с начала – не сложно и не страшно. Просто, так получается: вступая в новую полосу жизни, неизбежно тащишь за собой весь багаж ушедших дней, в надежде, что он тебе поможет. Но он не помогает, только заставляет дергаться, думать «А что, если я ошибусь?», ходить бесконечно по кругу, возвращаясь туда, откуда начал, оправдывая этим свою нерешительность, несостоятельность и уязвленное раз и навсегда какой-то мелочью чувство собственного достоинства.
Гокудера курит, сидя на качелях в ставшем уже привычным дворе в сгущающихся сумерках. Сквозь сетку голых ветвей виден каждый уголок знакомого места. Но Гокудера не был тут почти месяц, и теперь ему кажется, что мир вокруг видоизменился до неузнаваемости. А ведь просто опали листья.
Так и все остальное, сколько не дергайся и не цепляйся – оно будет неизменно меняться, не спрашивая ни у кого разрешения. Если его сейчас кто-нибудь спросит, Гокудера честно ответит: не хочу. Не хочу эти голые ветки, не хочу эту гнетущую тишину, не хочу возвращатся в пустую квартиру. А дальше мысли потянулись бы совсем назад, куда-то к самому началу, по пути обрастая еще тысячей этих «не хочу» и «если бы». Совершенно бесполезных и ненужных. Думать об этом неприятно. Забывать – не хочется.
На улице сыро и неуютно, но Гокудера просто любит вот так сидеть. Ничто не отвлекает и нет никакого соблазна вылезти, наконец, из бесконечного круговорота мыслей.
Когда тебе только исполнилось пятнадцать, совершенно не хочется решать какие-то мелкие проблемы. Не хочется думать о завтрашнем дне, как о неизбежной каре за грехи, совершенные сегодня. Куда приятнее прикрыть глаза и представить себе живую и яркую картинку глобальных, масштабных событий, полных может и по-детски утрированного, но такого серьезного смысла. Когда тебе пятнадцать, менять себя совершенно не хочется – хочется менять мир.
И только потом приходит понимание, что мир твоего мнения никогда не спрашивал и не спросит. Потом приходят бесцветные дни и суррогаты счастья и свободы. Потом начинаешь принимать это за правду. И так до бесконечности.
У Гокудеры есть крошечный шанс вырваться из этого круга. Ради этого он сбежал, ради этого таскался годами по улицам, выплевывая иногда окурки, а иногда выбитые зубы. И чуть было эту возможность он не упустил. Потому что, по сути, она как и все остальное требует усилий.
Мало сказать «я хочу». Гокудера много чего хочет. Надо делать. Слова вообще ничего не значат и не решают. Всему надо учиться. Всего надо добиваться. И очень часто – приходится выбирать.

Реборн сообщает им место. Гокудера, радуясь тому, что может быть полезен, обьясняет Десятому карту. Собрав волосы в хвост, наклоняется чуть ближе, чем нужно, от чего буквы даже начинают расплываться.
Десятый спорит с Реборном, что Ламбо с ними брать не стоит. Гокудера полностью согласен с Тсуной, настроение и так препаршивейшее, только тупой коровы не хватает. Хаято прикрывает глаза, откидывается на стуле и смотрит сквозь сетку ресниц на собрашихся в комнате хранителей: четыре пятнадцатилетних подростка. Если Хибари действительно придет – пять. Тсуна, Рёхей, Ямамото и он. Сколько человек на стороне противника – неизвестно. А Гокудера без кольца, что делает простое планирование довольно обычных действий практически невыносимым.

На улице темно и пахнет пожухлой листвой, очень по-осеннему пахнет, пряно и остро, и в то же время – очень свежо. Белыми пятнами лежит она в свете фонарей, влажная от недавно прошедшего дождя. Гокудера вдыхает поглубже этот запах, внезапно кажущийся таким неуловимым, хотя мгновение назад чувствовался отчетливо, и поднимает голову. Там, на по-осеннему почти ледяном небе видны по-осеннему яркие звезды. Не как в конце лета – падающие горстями и сливающиеся в неясные очертания созвездий, а редкие и почти неподвижные, словно кто-то сумасшедший кидался в это небо острыми предметами, оставляя выщерблены на покрывающей его черно-синей краске.
Гокудера пытается запомнить и их тоже. На всякий случай.

Хибари так и не появился, но Гокудера понимает, что возможности помахать тонфа Кёя ни за что не упустит. Придет туда позже их всех и устроит кровавое месиво на месте невысокого оливкового домика с тяжелыми ставнями и подвявшими клумбами, хорошо различимыми через решетку калитки. Домик сдавался. Подумать только, они ходили мимо него в школу каждый день.
— Готовы?
Гокудера прикуривает и кивает. Как же непривычно. Динамит незаметен, но оттягивает вниз джинсы и куртку, он уже почти забыл настолько сильное ощущение – коробочки не разорвут тебя на клочья после одного неверного движения, а теперь все снова зависит только от него самого. Думать своей головой – вещь крайне необходимая, но до чего же тяжелая это необходимость.
Тсуна смотрит на него внимательно и серьезно:
— Пожалуйста, не лезь никуда без надобности, — знает. – Мы справимся, — верит. – Мы сразу же найдем кольцо и отдадим тебе. Хорошо?
«Я вру вам последний раз, Десятый» — мысленно клянется Гокудера и кивает:
— Хорошо.

Дверь заперта. Гокудера молча кивает в сторону гостеприимно приоткрытого окна. Ямамото так же молча достает катану и растворяется в густой темноте. Остальные осторожно лезут следом, Гокудера – последним.
Дом пуст.
— Они ушли куда-то? – спрашивает Тсуна, но Гокудера отрицательно качает головой:
— Они тут никогда и не были. Тут же все в пыли и явно очень давно не трогалось. Либо информация ошибочная, либо...
— Эй, тут есть проход!
Проход – узкая подвальная лестница. Вот только оттуда неприятно веет холодом и сквозняк протяжно воет, зацепившись за приоткрытую дверь. Парни переглядываются и осторожно начинают спускаться вниз.
Лестница почти не скрипит, но Гокудере кажется, что их дыхание слышно в царящей вокруг тишине куда отчетливее, если бы даже ступени под их ногами разломились. Он наконец чувствует под ногами твердый пол и выглядывает из-за плеча Десятого, который осторожно приподнимает фонарик. Впереди вглубь уходит длинный тоннель.
— Долго же они у нас под носом копали, а мы и не заметили, — разочаровано шепчет Гокудера.
— Еще бы, — дверь за их спиной там наверху захлопывается и тихий голос произносит прямо у Гокудеры над ухом. – Ребятишки попались в ловушку и даже не заметили. Вы такие невнимательные.
Следующие события Гокудера видит плохо, просто слышит крик Рёхея:
— Найдите кольцо, пока я разберусь тут!
И срывается с места. Позади остается что-то кричащий Тсуна, поворот, еще один. Лабиринт. Ямамото какое-то время бежит рядом, но в один миг Гокудера слышит короткий свист клинка и отмечает сбоку быструю вспышку голубого пламени, которое еще немного освещает ему путь, но после очередного поворота исчезает полностью.
Гокудере свет не нужен. Он точно знает, куда бежать. Это его кольцо и он его чувствует.

Это самоубийство. Один в темном пустом коридоре. У противника – пламя посметрной воли, у Гокудеры – динамит, который скорее обрушит неровный земляной свод ему самому на голову, чем поможет. Это сумашествие. Но Гокудера не сомневается. Говорит себе: «Я справлюсь» и больше не сомневается. Он больше не хочет прятаться и убегать.
Это где-то здесь.
— Какая жалость, — голос противный, грудной, но слишком высокий, от чего кажется, что собеседника сейчас вырвет от переизбытка в нем фальшивой сладости. – Я тут собирался подождать Десятого Вонголу, а мне достался самый жалкий из хранителей.
С характерным гулом вспыхивает пламя, выдергивая из темноты силуэт мужчины. Лицо с волевым подбородком, широким носом и какими-то склизкими глазами; светлый пиджак и ворот рубашки, над которым на шее блестят мелкие капли пота. Гокудера на него не смотрит. Он смотрит только на пламя на его оружии, оранжевое пламя. Намного слабее чем у Десятого или даже Дино, но это было пламя Неба. Им же светится массивное кольцо на правой руке мужчины, а рядом...
А на другом пальце кольцо Гокудеры. Тускло поблескивает в неровном свете красный камень, словно на скучную и безцветную картину случайно попала капля свежей крови.

[Анончик]

Мужчина говорит что-то еще, но Гокудера его уже не слышит. Весь его мир сузился до одной поблескивающей красным точки. Мгновение – и он срывается с места.
Враг стоит посреди довольно большой комнаты и Гокудере это на руку – у него достаточно пространства для маневров, а если бы мужчина догадался отойти в угол, Гокудера не смог бы ни приблизиться, ни как-то навредить ему. Первую партию динамита оружие этого ублюдка – длинная шипастая цепь – уничтожило еще в воздухе.
Следующий удар пришелся в стену прямо над головой Гокудеры. Впрочем, пока он довольно удачно избегал атаки – цепь требовала времени для маневра, будь у Гокудеры кольцо – враг оказался бы очень простым противником. Но Гокудера был вынужден отдать ему должное – обращался мужчина с цепью очень хорошо.
Гокудера кидает динамит ему под ноги, и, пока он откидывает шашки, забегае ему за спину.
«Ты не успеешь повернуться» — думает он и...
Совершенно неожидано с той стороны, откуда он совершенно не ожидал этого, ему в бок впивается вторая такая же цепь.
— Урод, — выдыхает Гокудера, роняя неподожженый динамит.
Цепь легко распарывает куртку, футболку и кожу, и, если бы Гокудера просто не споткнулся и упал, разорвала бы ему и часть внутренностей. С трудом он сумел сесть, прижимая рукой рану. Гокудера не видел – от боли потемнело в глазах, но чувствовал, как кровь течет у него по пальцам.
Следующий удар он получил уже ногой в живот. Согнулся и закашлялся, захлебываясь собственной кровью: — «Ублюдок. Какая же мразь. Сражайся он честно, он бы никогда не смог победить.»
— Вот ты и добегался, – противник явно был очень доволен. – И должен тебя похвалить – бегал ты слишком долго для такого ничтожества. А теперь... – он взмахнул рукой и Гокудера вцепился руками в цепь, впившуюся шипами в его горло. – Ты умрешь. Можешь поплакать немножко.
— Про...
— Хм, ты что-то сказал? – мужчине явно нравилось трепать языком.
— Прости.
Гокудера и сам не знал, перед кем он извиняется. Может быть, перед Десятым, который просил его не рисковать. Может, перед хранителями, которые сражались теперь там, в коридорах. А может, перед Ямамото из сна. От потери крови Гокудера почти начал терять сознание и ему почудилось, как тот прижимает его к себе, гладит осторожно по щеке и тихо говорит:
— Я люблю тебя, Гокудера. Все будет хорошо.
Вообще-то, нихрена хорошего.

— Прости, но я не умру, — уже громче повторяет Гокудера.
Мужчина смеется, но вдруг осекается и с ужасом смотрит на свою руку. Кольцо Урагана вспыхнуло на его руке и пламя поползло дальше. Языки пламени лижут рукав, ткань почернела и обуглилась.
— Что это? – он роняет цепь и пытается снять кольцо, но только обжигает и вторую руку. – Это ты сделал? Ты не мог! Прекрати!
Гокудера с трудом поднимается и приваливается спиной к стене комнаты, чтобы не упать. Он смотрит прикрытыми глазами, как гаснет оранжевое пламя и стены комнаты освещаются красным полностью.
— Это невозможно! Кольцо у меня.
— А ему плевать, — говорит Гокудера. – Можешь таскать его у меня хоть тысячу раз, все равно кольцо – это никакое не оружие. Это просто кольцо. Оружие – это моя решимость! И её у меня никто украсть не в состоянии, и не важно, на руке у меня кольцо или в метре от меня. Оно моё.

Гокудера стоит и смотрит, как на полу заканчивают тлеть остатки светлого пиджака. Скидывает с себя остатки обугленной цепи, брезгливо пиная её ногой. И поднимает из кучи, бывшей некогда человеком, кольцо. Чистое, теплое, светящееся нежно и ласково, словно не оно – живое разрушение, словно не оно только что уничтожило чью-то жизнь за считанные секунды. Теперь у Гокудеры в руках оно лежало тихое и покорное. Его.

Гокудера пытается стереть с лица кровь, но только размазывает её еще больше. Собирает остатки сил и идет к выходу. Найти его оказывается куда сложнее, чем казалось, когда он побежал вглубь лабиринта. Гокудере кажется, что он часами бродит по темным коридорам, царапая руки об грязные стены, хотя на самом деле, должно быть, прошло совсем немного времени. Потом кто-то подхватывает его под руку, кажется, Ямамото. Гокудере плевать. Надо просто подняться по кажущейся бесконечной лестнице и вдохнуть холодный ночной воздух.
— Гокудера! Ты же...
Хаято просто поднимает сжатую в кулак руку и протягивает её Десятому. Там, на тонком измазаном в земле и крови пальце, кольцо Урагана.
— Все честно, Десятый, — слова получаются тихие и слишком хриплые. – Я же сражался с ним.
И сам смотрит не отрываясь на отражающийся от поверхности камня свет фонарей. Он его. Теперь по-настоящему. Он его забрал, сам, доказал ему, что он может. Доказал сам себе, и все сомнения и переживания остались там, внизу, в темном подвальном лабиринте. Возможно, когда-нибудь они вылезут наружу, догонят его, вцепятся обратно мертвой хваткой в насиженные места в душе. Когда-нибудь, но не сейчас. И если Гокудера не устанет, а он не устанет, доказывать самому себе и этому красному камню в причудливой вязи металла, что он может – то эти сомнения не доберутся до него никогда.

Наверное, всем иногда хочется, чтобы в один прекрасный момент все встало на свои места. Оказалось просто и понятно, без всяких последствий и недомолвок. Без бесконечного метания и поиска ответов. Чтобы раз – и вопросов не остается. Гокудере иногда хотелось. Хотелось, что бы Тсуна уже, наконец, признал себя боссом Вонголы, а его, Гокудеру, правой рукой. Что бы бейсбольный придурок прекратил играть в мафию и отнесся ко всему серьезно. Что бы Бьянки отстала от Хаято раз и навсегда со своей смахивающей на издевательства заботой (Она крупно ошиблась, когда решила, что обмотанному с ног до головы бинтами Гокудере поможет приготовленный ей собственноручно пирог). Что бы однажды все стало так, как надо и не было никаких «а вдруг...»
Вот только тогда, наверное, станет скучно. Кто станет читать книгу, где с первой строчки понятно, что будет дальше? Где нет ни единой загадки и подоплеки, а только набор однообразных и ясных до боли событий, тянущихся одно за другим. Гокудера бы точно не стал. Он взял бы книгу, которую хотелось бы прочитать с замиранием сердца, вчитываясь в каждую строчку, останавливаясь иногда, что бы подумать над прочитаным. И что бы спорить с самим собой, делая ставки, что произойдет дальше. Что бы потом, когда книга кончится, взять и перечитать еще раз – а ничего он не упустил?
Но любая, даже самая интересная книга рано или поздно заканчивается. Гокудера вздыхает и захлопывает лежащую у него на коленях, проводя задумчиво пальцами по корешку переплета. Все эти сны, которые он видел, тоже были похожи на книгу. Книгу, в которой внезапно обнаружил самого себя и переживал все события вместе со своим образом на плотных страницах. Книгу, в которой оказался такой Ямамото, в которого он влюбился совсем так же, как иногда влюбляются в близких по духу и симпатичных им героев.
Вот только ни его жизнь, ни его сны не были книгами. Книги – собрание текстов, четко связанных одной линией сюжета, одним смыслом, выстроенных в четком порядке строк, слов и знаков, за каждым из которых неизбежно идет другой. А если вообразить жизнь книгой, то это была бы разбросанная свалка листов, где нет ни конца, ни начала. Где предложения наложены друг на друга тысячу раз и врядли хоть половина их них верна и имеет смысл. Где на крошечный миллиметр бумаги приходится намного больше чувств и мыслей, чем способен вместить самый тяжелый том. И в этой книге нет ни одной точки. Сплошные многоточия, за которыми может быть одно, а может – совершенно другое. В жизни может быть только одна-единственная точка. И ставить её почему-то совсем не хочется.
Гокудера поднимается с кровати, прижимая рукой бок поверх бинтов. Швы уже не разойдутся, но ходить все равно немного больно. Но надо, да и лежать ему уже осточертело. Гокудера подходит к окну и смотрит, как в густеющих сумерках падают с неба мелкие, похожие на оседающую пыль снежинки. Эта осень все-таки закончилась.

[Анончик]

Часть 12

«Сегодня опять идет снег. Большими белыми хлопьями опускается на землю и почти не тает. Снежинки такие слипшиеся, словно здоровые комки ваты. Кажется, что взять такой комок в руку – и он будет мягким и теплым. Хотя, что я как идиот описываю тебе снег, ты же его и без меня наверное видел когда-нибудь.
Просто я так привык рассказывать тебе о том, что я вижу, что не могу остановиться. Знаешь, может это и глупо, но я стал иначе смотреть на окружающий мир. Раньше шел себе на работу или в институт, думал о своем. А теперь смотрю вокруг и думаю – надо запомнить. Все до подробностей, до оттенков и мельчайших деталей. Какая погода, какое небо, какого цвета дома, мимо которых я шел. Смели ли упавшие листья с дорожек и упали ли новые, или уже не осталось, чему падать. Запоминаю, а потом вспоминаю – это теперь ни к чему. Но все равно никак не могу отучиться. И не хочу, наверное.»

Снег действительно падал с самого утра, покрывая собой тротуары, ветки деревьев и металлический откос окна кабинета главврача. Когда Ямамото стучится и заходит в помещение, Кудо впервый раз за день смотрит на снег. Потому что встречаться глазами с Такеши у него нет ни малейшего желания.
— Прошу простить за беспокойство.
Кудо вздыхает:
— Я не буду возражать, если ты захочешь уйти. Заявление...
— Но я не собираюсь уходить, — голос Ямамото звучит удивленно. – Я вернулся сказать, что я в полном порядке и могу с понедельника приступать к работе. И... Я знаю, что это наглость, но я хотел бы остаться на постоянной основе. Если вы не возражаете, Кудо-сенсей.
У главврача брови ползут вверх, когда он обрачивается. Такого поворота он не ожидал и Ямамото с трудом сдерживает улыбку.
— Нет. Нет, я не возражаю.
Ямамото собирается уже уходить, когда его окликают:
— Могу я тебе задать немного личный вопрос?
— Да, конечно, — Ямамото поворачивается обратно и прикрывает дверь. – Хотите спросить, почему я вернулся?
— Не совсем. Просто ты выглядишь слишком довольным для человека, который пытался кого-то спасти и не смог.
— Знаете, — Ямамото задумчиво смотрит на узкие шкафчики с бумагами, где среди белых папок поблескивает в свете ламп большой микроскоп. – Мне почему-то кажется, что я смог. Может, и не так как я ожидал, но смог. Вы сами сказали, что шансов нет. А я что-то сделал. И это – разве уже не победа?
Кудо рассеяно кивает.
— Мне кажется, — продолжает Ямамото. – Он за этот месяц научил меня большему пониманию людей, чем за все годы в институте и за всю практику у вас, извините, конечно. А еще научил верить в себя. Этим я, пожалуй, и займусь дальше.

Проходя мимо комнаты, Ямамото постоянно порывается заглянуть внутрь, проверить, спит ли Гокудера, или проснулся и они смогут поговорить. Но каждый раз, почти прикасаясь к ручке двери, одергивает себя – спит. Теперь точно спит.
Странное дело, научно доказано, что 9 и 40 дней – определенный цикл работы мозга, поэтому после этих сроков постепенно все начинает забываться. Но Ямамото ничего не чувствует и ему отчего-то совершенно не грустно. Только иногда, когда думает о том, что скучает. И все еще ждет, почему-то, что откроется дверь, и от Гокудеры будет несильно пахнуть табаком, как тогда, когда он курил на улице.
А на улице снег, много снега, и Ямамото вздыхает – в такую погоду никуда толком не поедешь.

Тсуна замерзший – дышит на руки, потирает их, а щеки розовые. Ямамото ставит перед ним чашку с чаем.
— Спасибо.
— Это тебе спасибо, — улыбается Ямамото. – За все.
Тсуна пожимает плечами и смотрит недоверчиво. Кажется, переживает. Ямамото и сам не заметил, как за пару недель Савада превратился в Тсуну, спокойно сидящего у него на кухне, или Ямамото у него, где Кеко возилась с посудой и уговаривала восхититься их ребенком. Красивый мальчик, похож на отца.
— Да ладно, — отмахивается Тсуна. – Ничего такого я не сделал, так поступил бы на моем месте любой нормальный человек.
Ямамото подходит и протягивает руку. Тсуна удивленно смотрит, пожимая её.
— Ты замечательный друг.
— Знаешь, — Тсуна отводит взгляд. – У меня со школы друзей так и не было. Кеко – я не знаю, за что она меня любит, может, жалеет, но это совсем другое. А когда появился ты, мне было так весело. Мне правда было с вами очень интересно. И тогда я... – он не выдерживает и хихикает. – Спасибо, Ямамото.
— Не меня благодарить надо. Но в любом случае, двери моего дома для тебя всегда открыты.
— Как и моего для тебя.
Тсуна хотел еще что-то добавить, но долго не решался. Потом просто сказал:
— Снега в этом году много.

В той комнате на подоконнике лежит оставленная пачка сигарет и зажигалка. Ямамото распахивает окно, от чего в комнату сразу влетает снежный вихрь, облокачаивается на подоконник и прикуривает. И сразу кашляет – он никогда раньше не курил. Поэтому дальше он просто стоит, прикрыв глаза и чувствуя запах дыма. И представляет, как бы сейчас чувствовал себя Хаято. Выдохнул бы рвано, закутался поплотнее в плед и прижался, что бы согреться, откинулся бы, как на живое кресло, нахально и не принимая возражений. И спросил бы:
— А что там?
Сегодня там – только снег. Ямамото выходит из комнаты и ложится спать, надеясь, что завтра будет лучше.

Завтра действительно солнечное и ясное. Ямамото щурится от яркого света и прикрывает глаза рукой, выискивая на кладбище нужное место. Стряхивает старательно с могилы снег и вместо него опускает букет цветов. Пестрые и яркие, они резко выделяются на фоне лежащей вокруг белой бесконечности.
— Какая жалость, — внезапно слышит Ямамото за спиной звонкий мелодичный голос. – Я, кажется, опоздал.
Он резко оборачивается и стоящий рядом мужчина быстро начинает махать руками:
— Нет-нет, не надо так на меня смотреть, я не его родственник или друг, я его не бросал. Мы просто однажды встречались пару раз.
Ямамото почему-то ему верит. Не столько потому, что как психиатр видит, что он не врет, но и чисто по-человечески ему верит. Мужчина проводит рукой по растрепаным волосам и продолжает:
— Знаете, я только недавно узнал, что с ним случилось. Это ужасно. Мне так хотелось с ним встретиться и поговорить, но... – он разводит руками почти в театральном жесте.
Ямамото молчит. Он ждет, пока незванный гость уйдет отсюда и они смогут побыть одни.
— Можно задать вам немного личный вопрос?
Ямамото поворачивается и смотрит выжидающе.
— Если хотите, можете не отвечать, — тут же миролюбиво улыбается мужчина, прищуривая глаза, от чего в уголках появляются еле заметные смешливые морщинки. – Он был вам дорог?
— Да.
— Просто я подумал, что ему очень повезло, что вы встретились. Ну ладно, пожалуй, мне пора.
Он уже разворачивается, но останавливается и внимательно смотрит на могилу:
— Стрелиции? Странный выбор.
— Они так называются? – спрашивает Ямамото, понимая, что незнакомец говорит про цветы. – Я просто когда увидел их, то подумал, что ему понравятся.
— О, это прекрасные цветы. Они означают гордость, мужество и победу. Но, мне кажется, они совсем не подходят для кладбища.
Мужчина снова улыбнулся, сунул руки в карманы длинного белого как лежащий вокруг снег пальто и зашагал прочь, оставив после себя лишь почти неуловимый запах зефира.

[Stray Trickster]

огромное спасибо за фанф...
одни эмоции и полнейшее сопереживание.

[Анончик]

|stray|, пожалуйста. Я рад, что понравилось.)

[sakyamuni]

полдня читала...через силу. потому, что больно такое читать. но очень понравилось, спасибо Вам за отличный фик

[Anhel_Ginrai]

"Он взял бы книгу, которую хотелось бы прочитать с замиранием сердца, вчитываясь в каждую строчку, останавливаясь иногда, что бы подумать над прочитаным."
Именно так читался ваш фанфик... на одном дыхании... Благодарю за столь сильную работу!

[Анончик]

Sangre Azul, даже не знаю, радоваться, что понравилось, или огорчаться, что было больно читать мою писанину. Вам спасибо за спасибо.)

Anhel_Ginrai, черт, хотел спросить, откуда такая клевая цитата, потом дошло, что это я же и писал.) Это очень приятно, когда аж цитируют, спасибо.

[Gray.]

это просто потрясающая вещь. спасибо большое за такую работу

[Анончик]

Gray., вы мне льстите.)

[Jonathan L]

После N-ного количества стертых отзывов, решила просто написать: Спасибо. И мне очень понравилось <333

[Anhel_Ginrai]

Анончик, Такое бывает) Но работа действительно сильная)

[Гость]

не в обиду, но я читала работы намного лучше
но, наверное, это мое какое-то странное душевное состояние, я после прочтения еще пол часа точно рыдала навзрыд
полегчало, спасибо
но гокудеру очень-очень жалко

[Анончик]

Какая обида, я сам читал работы намного лучше (и это хорошо, я думаю))

[Гость]

Автор, Вы просто невероятны! Спасибо Вам огромное!

[Сикомор]

Тоже хочу поблагодарить за этот прекрасный текст. Я ждала развязки, в каком же мире останется Гокудера, выживет ли тот, из "сна". Но автор не поставил окончательную точку. Не думаю, что это хорошо или плохо, просто... ну, додумаю сама)
Спасибо большое)

[Анончик]

Tokwofty, вам спасибо, что прочитали.)
Странно, мне в голову не пришло, что именно этот момент может получиться неоднозначным, но если что-то додумалось - это же хорошо. Наверное.)

Гость, и вам спасибо.) Да, я очень оперативно отвечаю на фидбек.))

[Richie Deschain]

спасибо, автор.
оно действительно прекрасно. Читать и правда больно, но это и хорошо. Редко попадается что-либо, способное так сильно на эмоции повлиять.
еще раз спасибо.
безмерно понравилось

[Сикомор]

Анончик, знаете, я сейчас подняла глаза... а там ещё один непрочитанный кусок.
Читала на реборнархиве (а комментировать пришла лично к вам). Они не всё выставили О_о

Точнее я пока читала не обновляла страницу) пропустила самый последний коментарий

[Анончик]

Richie Deschain, пожалуйста.) Я рад, что понравилось.
Если очень больно - то я обычно потом иду читаю какую-нибудь фигню позитивную, отвлекает.

Tokwofty, Я видел, что там выставили, вот и не удивляюсь наплыву.) Хм, сейчас посмотрю, чего там нет, и как, идти разбираться теперь?

А все, вижу, все в порядке. Фух, напугали меня.)

[Сикомор]

Нет, уже всё х) страницу нужно было обновить) Это я дурак, параллельно делаю обзор и читаю фик. Куча вкладок и фигня всякая. Извините.

Вот она, концовка, которую ждала) все вопросы отпадают))